— Кнопки, мел?
Олег, улыбаясь, демонстрирует деревянный пенал. Мелок круглой формы в футлярчике, как от губной помады, кнопки больше напоминают шпеньки с удобными пластиковыми ручками.
Крепим мишени, отходим назад. Олег лезет в кобуру.
— Куда?! Стрельбы — это в первую очередь правила и дисциплина, соратник.
Отгоняю молодежь ко входу, назначаю трех слухачей, распределяю места стрельбы. Командую:
— На огневой рубеж шагом марш. К бою.
— Готов.
— Готов.
— Готов. Огонь.
Хлопки револьверных выстрелов. В промежутке выглядываю из-за шторы. Так и знал — держат оружие обеими руками. Ну, а я как привычней.
— Доклад: «Стрельбу закончил, осечек и задержек при стрельбе не наблюдал».
Петр с Олегом послушно повторяют.
— Оружие к осмотру.
Проверяю.
— Осмотрел. В кобуру.
Машу рукой, подзывая парнишек, командую:
— К мишеням!
Остро пахнет сгоревшим порохом. Подхожу, считаю. Хороший у меня револьвер, бьет точно.
— Здорово! Соратник Волк лучше всех!
Да, из восьмерки не вышел, пули легли кучно, чуть ниже десятки. Олег похуже, разброс больше, Петр так же. Но промахов у них нет.
— Как звуки на улице, соратники?
— Совсем тихо, соратник Волк! А нам можно будет пострелять?
— В Реджистансе: «разрешите», соратник.
— Соратник Волк, разрешите пострелять.
— Соратник Петр, выдай бойцам оружие и по обойме патронов.
Петр кивает, делает шаг, спохватывается. Привык к приказам, отданным четким командным голосом. Охранник… Ага, просто охранник. Вопросительный взгляд на Олега.
— Да, соратник Петр, конечно.
Отмечаю мелком попадания, возвращаемся на огневой рубеж.
— Ты умело командуешь, Сержант.
— Научили, Олег.
Вытряхиваю стреляные гильзы в глубокий ящик в углу, зам повторяет процедуру.
Вбегают бойцы, входит Петр. Распределяю очередность, крайних на улицу — слушать, командую. Ограничился для начала тремя патронами. Отгремели выстрелы, показал, как держать, и осмотрел оружие.
— Слухачи?
— Нормально, соратник Волк! Очень приглушенно!
— К мишеням.
М-да, был уверен в результате. Спусковой крючок дергают, дыхание не задерживают. Два попадания на троих, хотя стреляли лежа. Расстроены — дальше некуда.
— Соратник Волк, может, винтовки плохо бьют?
— Сейчас проверим.
Залегаю на огневом рубеже, прикладываюсь. Три винтовки, три выстрела. Гильзы в ящик, идем к мишени.
— Ого!
Нормально — три десятки. Тяжело ожидать другого при стрельбе на небольшое расстояние из винтовки.
Проверяю огневую подготовку у остальных парнишек. Все пули в мишень положил только один. Бывает.
— Бойцы, чистить оружие. Там и доведу ошибки.
Ужин задержался на полчаса, но оно стоило того.
Светлана, кстати, изобразила обиду, что ее не позвали пострелять. Понятно, скучала неимоверно, а тут такое развлечение мимо прошло. Договорились завтра с утра продолжить. Про командира и отца Вениамина вроде никто так и не вспомнил. Показательно.
Вечер прошел как обычно. Почему? Должна уже сработать информация о моем интересе к пропавшему ядерному оружию и знаниях о нем. Ждут дополнительных распоряжений? Или что-то другое?
Ситуация прояснилась следующим утром, когда уже под руководством Петра отстреляла первая партия сменившихся караульных и подошли Светлана, командир и отец Вениамин.
— Соратник Сержант, нам надо обсудить один важный вопрос. Ты не против?
Внутри словно свернулась тугая пружина:
— Хорошо, соратник Олег. На улице?
— Нет, лучше в штабе.
Пропускаю Олега вперед, ремешок на кобуре откинут, я готов мгновенно выдернуть револьвер.
Знакомая комната.
— Присаживайся.
Дальняя дверь закрыта. Если прибыла группа захвата, то она может находиться только за ней.
Сажусь на табурет, смотрю на Олега. Нас разделяет стол, его руки на столешнице. Моя правая под столом уже извлекла ствол, большой палец готов взвести курок. Предложит чай с химией? Не похоже. Лицо сосредоточено, заметна активная работа мысли. Готовится к непростому разговору. Да, сложность беседы гарантирую, дружок.
— Сержант, Сергей рассказал, что у тебя есть интересные мысли по поиску ядерного оружия России. Для руководства Реджистанса эта информация крайне важна.
— Не только мысли. Есть четкий, основанный на твердых, известных только мне предпосылках план. И я практически уверен, что этот план приведет к ряду важнейших достижений. Например, к полному имперскому гражданству, лейтенант.
Владеет собой, надо отдать должное. Нюансы вазомоторики почти незаметны. Взгляд Олега задерживается на моей правой руке. Щелкает взводимый курок. Кибовец каменеет.
— Сэр, я хочу вас заверить, что в вашем отношении не планируется никаких силовых акций.
— Поступило указание: «только живым и без малейших повреждений», Ольгерт?
И здесь угадал — его имечко, указание тоже было. Лейтенант кривовато улыбается:
— Отдаю вам должное. Я бы поаплодировал, но честно признаюсь — боюсь пошевелиться. Сэр, еще раз заверяю вас, мое руководство и меня лично интересует только спокойное сотрудничество, основанное на взаимных интересах. Уберите оружие, вам ничего не грозит.
— Не меняйте позу, Ольгерт.
Контролируя лейтенанта, перемещаюсь к двери, подхватив стул. Дверь открывается на меня, значит, спинку стула под дверную ручку. Собеседник послушно изображает статую.
— Сэр, мы одни во всем здании. Должен был состояться очень важный разговор без свидетелей.
— Он и будет очень важным. Не думаю, что вам, лейтенант, каждый день предлагают полное гражданство и минимум капитанское звание.
Молчание. Не думаю, что оно затянется — как аналитик лжезам весьма неплох.
— Сэр, вы можете сказать — кто вы такой?
— Правильный ответ на этот вопрос в правильное время даст вам уже майорскую корону на погоны. В неправильное время переведет вас, Ольгерт, в разряд крайне неугодных свидетелей. Неугодных в первую очередь для вашего собственного начальства.
Вот теперь вижу практически неприкрытый интерес. Думай, лейтенант, домысливай вещи, о которых осведомлен только ты.
— Сэр, от имени руководства КИБ я предлагаю сотрудничество с вами на любых условиях и в соответствии с любыми вашими требованиями.
— Именно поэтому решили творчески подготовиться? Когда доставят учетник, лейтенант? Завтра?
— Послезавтра, сэр. Кстати, лично я против такого варианта развития событий, но у меня есть начальство.
— Которое само под пулями не бегает? Не думаю, что вы сильно возражали. Мысль об использовании химии у вас тоже серьезного отторжения не вызвала.
