Я захожу внутрь, и в ту же секунду лампа на стене начинает тихо мигать. Черт, сейчас мне нельзя здесь находиться. Сегодня моя бригада не работает — а может, не работает вообще.
Значит, «Весельчак» еще вернется.
Я осматриваюсь. Эту комнату я помню лучше всего: чистый пол, огромная, размером с футбольное поле, металлическая крыша. Во время дождя кажется, что ты в аудитории, и те, кто собрался в ней, тихо аплодируют. На высоте пояса установлены конвейерные ленты, уходящие вдаль, а над ними ряды люминесцентных ламп. Сотни людей в синих комбинезонах и бумажных масках берут детали из контейнеров, подсоединяют к тому, что лежит на конвейерной ленте, и толкают дальше.
Это линия сборки.
Я подбегаю к линии, на которой раньше работала. Сегодня здесь собирают то, что мы называли «танчиками». Они похожи на большого четырехногого «богомола», но поменьше, размером с собачку. Мы и не знали, зачем они нужны, пока новенький, солдат-итальянец, не сказал, что «танчики» цепляются за брюхо «богомолов» и спрыгивают во время боя. По его словам, сломанных можно перепаять и использовать в качестве аварийного оборудования. Они называются «щекотуны» или что-то в этом роде.
Дверь, через которую я только что вошла, ползет в сторону, и в комнату заходит «Весельчак». Люди замирают. Конвейеры останавливаются. Никто не делает попыток мне помочь, все стоят — неподвижные и молчаливые синие статуи. Я не трачу времени на то, чтобы позвать на помощь. На их месте я бы тоже ничего не предпринимала.
«Весельчак» закрывает за собой дверь. По комнате проносится грохот: одновременно на всех дверях запираются засовы. Я останусь в этой ловушке до тех пор, пока меня не убьют.
Задыхаясь, я бегу вдоль ленты; в ноге пульсирует боль. «Весельчак» осторожно, шаг за шагом, подбирается ко мне — бесшумно, если не считать тихого урчания моторов. На конвейере видны этапы превращения «танчиков» из черных коробочек в почти готовые машины.
Я добираюсь до противоположного конца длинного здания. Передо мной дверь, ведущая в спальни. Я хватаюсь за нее и дергаю, но она из толстой стали и заперта накрепко. Обернувшись, я прижимаюсь к двери спиной. Сотни людей, все еще с инструментами в руках, наблюдают за мной — часть с любопытством, но большинство — с нетерпением. Чем упорнее ты работаешь, тем быстрее проходит день. А я — помеха, и притом не такая уж необычная. Но скоро меня задушат, труп уберут, и эти люди продолжат доживать то, что осталось от их жизни.
За дверью Матильда и Нолан, им нужна моя помощь, но я умру на виду у побежденных людей в бумажных масках.
Обессилев, я падаю на колени и прижимаюсь лбом к прохладному полу. Слышно лишь равномерное пощелкивание приближающегося «Весельчака». Я так устала. Когда меня убьют, я, кажется, испытаю облегчение. Какое счастье — наконец заснуть.
Но мое тело лжет. Я должна забыть о боли, должна выбраться из ловушки.
Смахнув волосы с лица, я лихорадочно оглядываю комнату. В голову приходит идея. Морщась от боли в бедре, я встаю и ковыляю к линии по сбору «танчиков». Я ощупываю каждую машину, ищу ту, которая находится на нужной стадии. Люди передо мной расступаются.
«Весельчак» уже в пяти футах, когда я нахожу идеальный «танчик» — всего лишь четыре узловатые ноги, прикрепленные к «брюшку» размером с заварочный чайник.
Аккумулятор уже подключен, но до сборки центральной нервной системы еще несколько этапов. Сейчас в «спине» машины полость, из которой торчат соединительные провода.
Я хватаю «танчик» и разворачиваюсь. В футе от меня, вытянув руки вперед, стоит «Весельчак». Неуверенно сделав шаг назад, я оказываюсь за пределами досягаемости и хромаю к стальной двери. Вырвав дрожащими руками ноги «танчика», я прижимаю к двери тяжелое металлическое «брюшко». Левую руку сводит от напряжения. Свободной рукой я залезаю в полость на теле «танчика» и закорачиваю провода.
«Танчик» рефлекторно втягивает в себя покрытые колючками ноги, и они с душераздирающим скрежетом впиваются в металлическую дверь. Я отпускаю машину, и с глухим звоном она падает на землю, сжимая в лапах кусок металла дюймов шесть. В двери, там, где раньше находился замок и ручка, зияет дыра с зазубренными краями. Мои руки совершенно обессилели, я не могу их даже поднять. «Весельчак» в нескольких дюймах от меня, он тянет ко мне руку, и его пальцы готовы вцепиться в ту часть моего тела, которая окажется ближе всего.
Я пинаю изуродованную дверь, и она распахивается настежь.
За дверью — переполненная спальня с многоярусными кроватями, уходящими под потолок. На меня испуганно глядят старухи и дети.
Я ныряю в комнату и упираюсь спиной в дверь. «Весельчак» пытается ее открыть, но, к счастью, его ноги скользят на гладком бетонном полу, и поэтому робот не может одним ударом отпихнуть меня.
— Матильда, Нолан! — кричу я.
Замерев на месте, люди смотрят на меня. Машины знают мой идентификационный номер, могут следить за мной, куда бы я ни направилась, и они не остановятся, пока меня не убьют. У меня есть только один шанс спасти своих детей.
Внезапно он появляется — мой молчаливый ангелочек с грязными черными вихрами.
— Нолан!
Он подбегает ко мне, и я обнимаю его. Дверь бьет меня в спину: робот продолжает напирать. Скоро придут и другие.
— Нолан, где твоя сестра? Где Матильда? — спрашиваю я, взяв его хрупкое лицо в ладони.
— Она пострадала, когда ты ушла.
Я давлю в себе страх — ради Нолана.
— Нет! Где она? Отведи меня туда.
Нолан молча указывает рукой.
С ребенком под мышкой, я, расталкивая людей, бегу по коридору к изолятору. За спиной две пожилые женщины спокойно упираются спинами в громыхающую дверь. Благодарить их нет времени, но их лица я запомню. Я буду молиться за них.
В этой длинной, обшитой досками комнате я еще не была. В центре — узкий проход, по обеим сторонам которого висят занавески. Я отдергиваю их, ищу свою дочь. За каждой занавеской — новое ужасное зрелище, но мой мозг ни на что не реагирует. Сейчас я смогу обратить внимание только на одно личико.
И вдруг я вижу ее.
Моя малышка лежит на каталке, а над ее головой нависло чудовище — машина-хирург, закрепленная на металлической руке. У робота десяток пластмассовых ног, завернутых в стерильную бумагу, и каждая что-то держит — скальпель, крючок, паяльник. Не останавливаясь и не обращая на меня внимания, машина работает над лицом Матильды, делая резкие, точные движения — словно паук, плетущий паутину.
— Нет! — визжу я. Поставив Нолана на пол, я хватаю машину за основание и тяну изо всех сил. Робот, сбитый с толку, поднимает руки в воздух. В эту долю секунды я пинаю каталку, и она увозит Матильду прочь от машины. На моей ноге снова открылась рана, и я чувствую, как по голени течет кровь.
