Тем не менее, среди людей Клевоца прочитать украденные записи оказалось некому, что бы там не воображал себе от испуга настоятель. На самом деле Изабелла знала содержащуюся в свитках тайнопись. Но помня о всех происшедших невероятных - если рассказать ей о них до пленения - событиях, в которых так или иначе усматривали связь с храмами, девушка предчувствовала нечто страшное, а потому внутренне старалась приготовиться к любым неожиданностям. И на этот раз ей удалось сдержать эмоции, не выдать себя, несмотря на то, что прочитанное поразило до глубины души. С учетом того, сколько ценного жрица уже поведала северянам, ей поверили, никто ничего не заподозрил.
Знание записанного в храмовых свитках буквально мучало Изабеллу, но ведь она может чего-то не понимать, чего-то важного, что делает трудные, жестокие решения для жрецов неизбежными, меньшим злом. Чем же здесь и сейчас подтвердить пребывание 'высших на стороне добра? А тут еще вечером от нечего делать северяне вновь подняли привычную тему:
- Интересно, так всё-таки жрецы хотят падения города из-за того, что его защищаем мы, северяне, или здесь речь совсем о другом, о заговоре против самой Империи? - спрашивая одно и то же на разный лад, Клевоц интуитивно уподобляется дознавателю Станиславу.
- Мы не можем быть злом, - Изабелла лихорадочно припоминала, что же такого безусловно доброго, даже в глазах северян, делает жречество. - Мы изгоняем разную нечисть: русалок, леших...
- Русалок? - услышал Зырь. - И куда же вы их изгоняете? Я бы там себе парочку прихватил.
Но Изабель с Клевоцем игнорируют его слова.
- Хорошо, сдается жрица, - не знаю, почему город хотят сдать, но я помогу тебе, а не своим. Кроме подземного хода за пределы городских стен, берущего начало во дворце, есть такой же подземный ход из храма, - неожиданно 'обрадовала' она северянина.
В этот раз девушка не проговорилась, не была вынуждена признаться, но сама захотела помочь, отлично понимая, что поступает наперекор своим.
- Это же запрещено! - Дан полагал, будто хорошо знает имперские порядки. - Все ходы должны быть в ведении императорских чиновников.
- На то была воля Похитителя, втайне копать подземные ходы от крупных храмов, а Всеблагой превыше императоров.
- И как его перекрыть? - теряется Клевоц.
- Я не знаю, - пожимает плечами Изабелла. - Вы же тут великие воины. А мой удел - детей рожать.
- Не паясничай, - хмурится Клевоц и на несколько мгновений все погружаются в раздумья.
- Они не позволят кочевникам воспользоваться ходом, - наконец решает Дан, - если поставим присматривать за храмом местных рэл'ов. Ведь, буде столь явное предательство свершится, достаточно будет лишь одному из дворян спастись, чтобы засвидетельствовать перед императором. Только вот как уговорить местных принять пост?
Но тут уже очередь Клевоца подбросить интересную идею:
- Провозгласим - ставим отряд для защиты храма от бунтующей черни. А дворян во главе.
И жрецы не осмелились впустить ханских воинов на глазах у местных дворян. А других способов измыслить не успели, до того как произошла одна неожиданная для многих битва.
В поход с возвратившимися в Империю по договоренности лесовиками короля Пенча Вислоухого отправился только рэл' Гринь, не взяв с собой даже оруженосца. Отправился тайком. В итоге удалось превзойти самые смелые надежды императора. Ведь известно, что если планов много, Похититель никогда не попускает исполниться всему, дабы человека не обуяла гордыня. Но в этот раз последовало исключение.
Во-первых, получение дочери короля Пенча до самой битвы при Фойерфлахе удавалось сохранить в тайне. Можно бы и еще немного дольше потянуть, но в том не оказалось больше смысла. Во-вторых, несмотря на императорский приказ избегать сражений с пересекающими Изначальную лесовиками Каета, об истинном смысле договоренностей с Вислоухим никто до той же битвы не догадался. А некоторым и битвы оказалось мало, чтобы сообразить. Предполагали самое разное, вплоть до раздела провинции между коневодами и лесовиками для грабежа, но не правду. А в-третьих, сама битва...
Важно было не просто 'пощипать' кочевников, но нанести такой урон, который сделает дальнейшую осаду бесперспективной. Для этого необходимо согласовать действия людей из Каета и горожан. И тут, не обладавшему нужным амулетом, в отличие от дознавателя Станислава, Гриню пришлось тяжело. Но он с младых лет вел рисковый образ жизни: и донесения вызывался доставить туда, куда никто не решался, и дочерей соблазнял под носом у бдительных родителей-мещан. Потому 'рэл не просто оказался в городе, но еще и так, что об этом не узнали жрецы. Там же не составило труда найти дворян, готовых подтвердить его личность.
А через два дня с войском подошел король Пенч. Последовала ночь, в которую лесовики отдыхали, а к кочевникам подходили последние отряды из числа тех, что разбрелись ранее по округе в поисках легкой добычи. Наутро же обе армии выстроились друг напротив друга на расстоянии чуть большем, чем полет стрелы. И настала очередь старого доброго волшебства.
Жрецы Каета размолотили колдовством в фарш первые ряды. В этот раз уклониться от участия в походе жрецам не удалось - следовало поддержать свой авторитет в глазах простого люда. Чтобы не было столь невыгодным сравнение с королем, который - оставшись один-одинешенек! - выкрал принцессу Изначальной империи и освободил своих уцелевших воевод.
В ответ ханские шаманы вмиг иссушили колдовством, превращая в подобие мумий, первые ряды лесовиков.
Обладатели высшей волшбы (что с той, что с другой стороны) могли бы, конечно, ударить по сотникам и тысячникам, превозмочь их защитные амулеты, убить военачальников, дабы подчиненные, оставшись без руководства, разбежались. Но кто же из опытных 'высших станет такое делать, какому монарху или правителю он бы не служил? Ведь тогда не удастся уничтожить столь многих обычных людей за раз, людишек, которых всегда слишком много. Которые уже одной своей многочисленностью мешают избранным. Что уж говорить об их строптивости и непокорности. О том, что во главе держав должны встать одаренные Силой, а не императоры, короли, ханы и подобные персоны. В этом все одаренные - как бы не называли своих богов, какие бы склоки не лелеяли между собой - были едины. Разве кроме самых юных, наивных, но последнее быстро проходит.
Действительно, молодым волшебникам во время начального обучения прививают и постулаты, не делающие разницы между ними и обычными людьми (вроде, 'ничто не стоит слезинки ребенка'). Для чего? Дабы в зрелые годы легче было не выдать своё истинное отношение к окружающим низшим, сохранить внешние приличия, не смущая паству уж чересчур сильно - то есть с той же целью, что и целомудрие будущих 'высших жрецов и жриц в подростковом возрасте.
