готовиться надо к срезу по теоретическим основам. Поэтому давай во вторник встретимся. Придёшь?
— Посмотрим. Если что, приходи сама.
— Ладно, созвонимся во вторник и решим.
— Ага, спокойной ночи, — пожелал я.
Само собой, я ни словом не обмолвился о том, что собираюсь отправиться в Ярославль. Святослав не должен был узнать об этом.
И тут я задумался: а как Шереметев узнал о моём визите к Лизе? Настя-то не знала. Друзьям своим я тоже не говорил ничего конкретного. Когда спросили, поеду ли с ними в воскресенье гулять, ответил, что вряд ли, поскольку надо тренироваться, да и вообще могут возникнуть дела.
Лишь один человек владел полной информацией о тому, куда я отправлюсь в субботу — Комаровский. Вот только каким боком он мог быть причастен к нашим со Святославом разборкам? Да и вообще, если бы он представлял угрозу, меня бы предупредили.
Вероятнее всего, кто-то из людей Шереметева наблюдал за дорогой, ведущей в Приозёрный, а машину нашу могли видеть в самой усадьбе. Мест в гараже не хватало, и все «лишние» автомобили торчали перед домом. Сестру я навещал не первый раз, догадались, что и в эти выходные поеду.
Тем не менее, несмотря на поздний час, я всё равно позвонил Степану.
— Алло, Алексей? — раздался в трубке заспанный голос. — Что-то случилось?
— Извините, что беспокою так поздно. Сегодня было покушение. Меня встретили недалеко от усадьбы Елизаветы.
— Э… что, простите? Покушение? Вас опять пытались убить?
— Дружинники Шереметева выследили меня. Мы отбились, всё нормально. Только один человек знал, куда я поеду в субботу — Комаровский.
— Комаровский? Вы его в чём-то подозреваете?
— Не факт, что это он рассказал, но… можно как-нибудь проверить, не общается ли он с людьми Шереметева?
— Вряд ли он с ними связан. Если честно, даже не знаю, что сказать. Давайте завтра встретимся после занятий поговорим.
— На следующей неделе я уезжаю, но когда вернусь, можем встретиться, побеседовать.
Я надеялся, что Степан что-то выяснит, хотя, судя по тону, он сам мало что понимал. Ну ничего, завтра на свежую голову всё обдумает и решит, что делать. В конце концов, крысы в академии никому не нужны. Если такие тут есть, ректор не обрадуется.
А я должен был придумать, как ответить на удар. Шереметев, опьянённый безнаказанностью, решил, что ему всё дозволено. Но если каждый раз он будет получать сдачи, возможно, задумается, что не всё в этой жизни так просто. Или ещё больше разозлится. Впрочем, какое это имело значение?
Но в первую очередь — поездка в Ярославль. Вернуть фамилию, вступить в наследство, выкупить имущество, какое получится, а потом видно будет.
На следующий день утром я отправился в деканат за свидетельством, подтверждающим наличие силы. В приёмной быстро напечатали справку, поставили все подписи и штампы — теперь я мог спокойно ехать в Ярославль.
Больше всего я опасался случайно столкнуться с Настей. Если встретимся, придётся опять вилять, что-нибудь придумывать, отвечать на дурацкие вопросы. Но с Шереметевой мы так и не увиделись. Зато утро порадовало меня другой неожиданной встречей.
По пути в деканат мне попались три студента. В одном из них я узнал коренастого парня, с которым недавно пришлось подраться. Мы сцепились взглядами, и я жестом показал, что слежу за ним. Парень поспешно отвёл глаза и прошёл мимо, будто ничего не случилось.
А когда я выходил из приёмной, то увидел в коридоре Комаровского. Он стоял возле доски с расписанием, и мне никак с ним было не разминуться, хотя разговаривать с надзирателем сейчас хотелось ещё меньше, чем с Шереметевой.
— Ах, вот вы где, господин Васильев, — проговорил он. — Что ж не сказали, что уезжаете сегодня? Я-то уж подумал, вы прогуливать занятия изволили, а оказывается, ваш попечитель в деканат уже позвонил. Я только сейчас узнал об этом. Другой раз не исчезайте так спонтанно, предупреждайте, пожалуйста, заранее.
— Если честно, я не предполагал, что уеду сегодня, — сказал я, и это было отчасти правдой. — Внезапные дела.
— Понимаю, всякое бывает. Тогда удачного пути. Мне сказали, вы домой в Ярославль едете?
Вопрос снова всколыхнул подозрения. Какое ему дело, куда я еду? Зачем спрашивать об этом? Я, конечно, знал, что надзиратель — на то и надзиратель, чтобы быть в курсе дел студента. В те времена учебные заведения очень плотно контролировали личную жизнь учащихся. Однако меня такой расклад больше не устраивал.
— Возможно, получится заглянуть и домой, — сказал я уклончиво. — Пока точно не известно, очень много разных дел.
Надзиратель ещё раз пожелал мне удачной поездки, на том мы и разошлись.
Прихватив в квартире чемодан с вещами, я запер дверь на ключ и направился к воротам. Ехать до вокзала решил на этот раз на такси. Так сложнее было отследить мои перемещения.
Ярославль встретил нас неприветливо. День выдался сырой и холодный. Жёлтое здание вокзала, дома, мокрая мощёная площадь, извозчики с неказистыми бричками и вялыми клячами — всё тонуло в дождливом мареве пасмурного вечера.
Мы так старательно хранили в тайне нашу поездку, что даже номер в отеле не забронировали. Ехали наугад, понимая, что придётся повозиться, но лучше так, чем оказаться встреченными теми, с кем встречаться не было никакого желания.
С трудом удалось найти на привокзальной площади два такси. Извозчиков было полно, а вот машин — раз-два и обчёлся. Когда добрались до первой гостиницы, на улице окончательно стемнело. Однако трёх свободных номеров там не нашлось. Поехали в следующую. Та оказалась простоватой для таких гостей, как мы, зато были места. Лиза поселилась с Никой в одном номере, два стражника — в другом, я — в третьем.
На следующий день один стражник отправился искать аренду автомобилей, второй — квартиру, а мы с Лизой и Никой поехали наше родовое гнездо — загородный особняк Василия Дубровского. Встретиться с юристом мы договорились вечером, и весь день был свободен.
Я немного опасался ехать в поместье. Кто знает, как далеко дотянутся руки дружины Шереметевых? С Василием и Гавриилом Дубровскими они расправились с позволения третьего отделения, однако воскресное происшествие ясно дало понять, что Святославу больше не требуется карт бланш на убийство. Тем более, Ярославль — провинция, тут можно творить всё, что угодно. Никто слова не скажет.
Дом моей покойной семьи находился за рекой, на отшибе. Места здесь были глухие, безлюдные, хоть и
