три, в маленьком кармашке.
Я достал маленькую карточку и всматривался в неё. Я никого не видел с подобным лицом. Вообще никого. Но близкие по внешности… да, были. Один мужик. Уже достаточно взрослый, но ещё без морщин. Разрез глаз был у него такой же, как и у девушки на фото. И сразу становилось понятно, кто это.
— Дочь… — развернул я фотографию и прочитал надпись на обороте. — Можно было и не гадать…
Всё же что-то человеческое оставалось в работягах на этой станции. Я точно убил того мужика. Я помню, как пронзил ему когтями подбородок снизу-вверх и буквально вырвал челюсть как нижнюю, так и часть верхней. С такими травмами не живут… но благодаря чипу я смог запомнить лицо, которое сейчас сопоставилось с тем, что было на фото.
Было неизвестно, жива ли эта девушка или нет… обычно дети такие вещи не отдают, а значит, произошло что-то такое, из-за чего дневник оказался у отца. Даже не у матери, а именно у отца. И, скорее всего… в этом виновато правительство. Они сделали всё так, создали такие условия, в которых у этого мужчины, лишённого почти всей воли, оказался дневник его дочери…
Я поместил фото назад и с силой захлопнул страницы книжечки. Злость во мне только вскипала. Всё больше и больше. Я даже не представлял, что могло произойти такого, что даже человек, лишённый всех чувств… хранил бы такую вещь. Это что-то очень глубинное, потаённое, сокровенное, что не смогли отнять, что не смогли уничтожить. То, что делает нас людьми во всех случаях при любых обстоятельствах.
И как тут не думать о душе?
Я решил не расставаться с этим дневником. Он будет символом. Символом того, что даже в кромешной тьме есть свет. Символом того, что даже у сломленного человека есть стремления к большему. Что даже у лишённого воли и самостоятельности — стремление к свободе и индивидуальности. Он будет моим оберегом. Не знаю, почему я так для себя решил. Но я так хотел.
Тут же в голове всплыли воспоминания о моей возлюбленной. О том, что у меня могли быть дети. Меня лишили этого счастья. Меня лишили этого будущего. Я видел, как мою девушку, возлюбленную, убили. Видел, как по группе людей открыли огонь… может, я когда-нибудь найду хозяйку этого дневника, если она выживет в этом аду. Может, я смогу ей поведать историю о Свете во Тьме… но сейчас… сейчас мне нужно бороться. Этот мужчина боролся глубоко внутри против системы, старался беречь то, что осталось от него, от его прошлого, не стал полноценной безликой массой. И я не должен сдаваться. Да, он умер… тут умрут, скорее всего, все… но искорки его затухающего пламени помогли моему загореться с новой силой.
Я встал на ноги, снова залез в броню, активировал все системы. Тут же на всякий случай проверил магазины к оружию. Оставалось всего три полностью снаряжённых и один начатый. Плюс один полный в самом пистолете-пулемёте. Можно было поставить полупустой… но я решил не рисковать.
— Странно, что на меня не напали, пока я тут сидел, — осмотрелся я по сторонам в комнате, даже не заметив ни единой камеры. — Интересно… а я думал, что за ними следят…
Я вышел в коридор. Тут живых не было. Рядом с этой комнатой лежало пять мертвецов, один из которых, к слову, и был прошлым хозяином дневника. Я присел возле него и закрыл полуоткрытые веки. Хоть он и перестал быть человеком в моральном плане… он оставался им физически. Нужно проявить уважение к тому, что он пытался бороться со своей новой сутью.
Но тут меня привлекла девушка. Я ей пробил шею… но она смогла оказать себе самой первую помощь. Подняла руку, зажала валик между рукой и шеей… и как-то затянула. Она еле-еле дышала. Её глаза были открыты и полны страха. Такого раньше не было. Вообще. Всё, что было видно в их глазах — бесчувственность, нейтральность. Одним словом — ничего.
Я зашёл обратно в комнату. В каждой, где я был, а таких было не мало, были мелкие аптечки. Так что, в той, из которой вышел, я тоже обнаружил такую. Что не удивительно. В ней же я нашел регенерирующий инъектор, специальные пластыри и обезболивающее. Девушка начала приходить в себя. Пускай хоть кто-то останется в живых тут… хоть я оправдаю крошку человечности к себе.
Если враг не может сражаться, то нужно проявлять к нему милость.
— Тихо-тихо ты, — положил я руку на её живот, смотря ей ровно в глаза, хотя она не видела моего лица в броне, пускай это будет для не загадкой. — Ты вроде приходишь в себя… я хочу помочь.
Раскрыв вторую ладонь, я показал медикаменты и медицинские средства. Девушка бросила взгляд в ту сторону, и в её глазах было неверие. Она не знала, как на это реагировать, попыталась ещё отползти… но у неё уже не было сил. Слишком много крови потеряла.
Сначала я ей вколол обезболивающее. Дыхание девушки стало более редким и спокойным спустя уже минуту. Мощное средство. Скорее всего, из разряда запрещённых для обычного использования. Не зря аптечки были опечатаны. После уже средство, ускоряющее регенерацию. Минут пять подождать… снять своеобразный жгут, убрать валик… и наложить специальный пластырь, который не позволит крови хлынуть и разорвать тонкий-тонкий восстановившийся слой кожи. Ну и края артерии.
Когда я заканчивал свою «операцию», девушка уже была в отключке. Нечего ей было лежать среди мертвецов. Мало ли, что может произойти… если она обрела хоть частичку разума, то после ранения она не будет на меня нападать. Отсидится, будет ждать развязки. Если же она снова станет куклой… что ж, мне будет её жаль вдвойне… но я её прикончу.
Подняв её на руки, я снова зашёл в ту комнату, из которой только вышел. Тут было две кровати. На одну из них я её и положил, аккуратно укутав тонким одеялом. Тут было достаточно тепло, чтобы не мерзнуть под таким тонким покрывалом. А ей нужно было тепло. Крови мало, сама себя согреть не сможет. Так что…
— Я сделал всё, что мог, — пробормотал я вслух, после чего направился в сторону выхода, но тут меня окликнули, что меня удивило.
— Т-ты… — повернулся я в сторону девушки, которая лежала до сих пор с закрытыми глазами и едва слышно шептала. — З-зачем? Я… я… я ж-же враг…
— Даже к
