– Я вам еще надоем своими вопросами, – с улыбкой пообещал я.
– Ох, мальчик, – рассмеялся Танаки. – Поверь, что ученик, задающий вопросы – это самая большая радость для преподавателя. Если, конечно, вопросы умные.
– А вот это не гарантировано, – тут уже не удержалась Феола. Я показал ей язык, увернулся от подзатыльника, блокировал мысленный удар и бросился бежать по тропинке. Феола бежала следом, грозя мне всеми известными карами. Профессор остался стоять на крыльце, смеясь нам вслед.
Поздно вечером, когда все дела оказались сделаны, я лежал у себя в комнате на кровати и вспоминал прошедший день. В голову постоянно лезли мысли о сегодняшнем посещении дома с эмокристаллами. Все оказалось не так, как я представлял. Но что теперь? Нет, мысль о том, чтобы все бросить мне даже в голову не приходила. Слишком много сил я отдал на свой проект, чтобы сейчас все бросить. А значит, будем продолжать работать. Только вот времени на игры увы, уже не останется. Что ж, чем–то придется жертвовать.
Я выбрался из кровати, уселся на пол поудобнее и закрыл глаза. Вызвал в памяти те ощущения, что захлестывали меня в том доме, и старательно стал анализировать свою реакцию на каждую эмоцию давно умерших уже солдат древней войны.
Мы были вдвоем. Стояли напротив друг друга и следили за каждым движением. Мой противник был сильным, уверенным в себе парнем лет тридцати пяти. Автомат, нож на поясе, запасные обоймы. У меня из оружия только старенькая винтовка. Но это не имело никакого значения. Будь даже у меня самое современное оружие, все равно не смог бы пустить его в ход.
В общем–то, если говорить честно, то меня тут как бы не было. Это всего лишь эмозапись с очередного кристалла. Опять мелкая стычка в охваченной гражданской войной стране где–то на севере Африки. Пожилой человек с винтовкой, с сознанием которого я и слился, состоял в отряде самообороны одной деревни. Парень напротив – наемник. Солдат удачи, как их в это время называли. Такие вещи я уже знал. За прошедший месяц с начала занятий я уже много чего узнал. Но все сведения чисто теоретические. Некоторые интересные, некоторые не очень, другие страшные. Разные они были. Но я еще ни на шаг не приблизился к цели, ради которой все это и затеял. И еще не было ни одного практического заняти. Когда я однажды спросил об этом Стива, тот сначала замялся, но потом ответил:
– А почему ты думаешь, что занятия не идут? Этот дом с кристаллами и есть занятие. Тренировка на психологическую устойчивость, умение контролировать себя. И пока ты не научишься этому контролю, дальнейшее обучение просто теряет смысл. Мы не будем обучать того, кто не может контролировать свои эмоции. Это опасно прежде всего для самого человека, а так же для окружающих.
– Кажется, я понимаю…
– Ну вот, сам видишь. Ты же ведь заметил, что после посещения этого дома с тобой беседуют психологи. Они отслеживают твое состояние. Не надрываешься ли ты, не находишься на грани срыва. И если заметят, что ты не выдерживаешь, то наши тренировки прекратятся.
– А что потом?
– Потом либо ты вернешься к нам после отдыха и дополнительных тренингов, либо прекратишь обучение. Многие прекращали.
– И когда же ваши психологи решат, что мне можно приступить к настоящим тренировкам? – я действительно не понимал, что от меня ожидают.
– Вообще–то, решение за мной, – признал Стив. – Психологи только подтвердят или опровергнут мой вывод. Но за все время еще ни разу не было такого, чтобы мое решение не утвердили. Так вот, ты еще не готов.
– Не понимаю. Я что–то конкретное должен сделать, чтобы доказать свою готовность?
– Не обязательно. Извини, но большего я тебе сказать не могу.
Это и так ясно. Зато у меня появился повод призадуматься. С тех пор каждый день я пытался что–то делать. Стив иногда хвалил меня, иногда указывал на ошибки. Один раз даже отругал. Но я вовсе не этого хотел услышать. И каждый раз, когда я вопросительно смотрел на Стива при выходе из этого дома, тот только отрицательно качал головой.
– Но почему?! – однажды не выдержал я. – Я теперь умею сохранять хладнокровие я любых обстоятельствах. Даже записи из Хиросимы выдержал. – Какой ценой я уточнять не стал. – Я уже не знаю, что должно произойти, чтобы нарушить мой самоконтроль. Я помогал обиженным и прогонял тех, кто чинил зло. Кажется, я уже все делал, что мог!
– Этого недостаточно, – спокойно отозвался на мою тираду Стив.
И не ответишь ничего на это. Однажды, я все–таки вмешался и убил одного негодяя, который начал на глазах матерей расстреливать детей. Убил, когда сумел убедить себя, что эти события нереальны и что передо мной не человек, а только запись эмоций когда–то давно жившего. Собственно, я даже не убивал его. Я напрямую подключился к кристаллу и стер образ из памяти. Стив тогда меня особо хвалил, но… но как и прежде на главный вопрос последовал отрицательный ответ.
– И сколько это упражнение может длиться? – мрачно поинтересовался я тогда.
– Пока ты его не пройдешь, – обнадеживающе ответил Стив. – Или пока тебе все это не надоест.
Утешает. Ну и какая польза от моего контракта, если пока я не пройду обучение, все равно ничего не могу сделать? Но спорить в данном вопросе смысла не имело – в этом я уже успел убедиться. Стив во многом готов был пойти мне навстречу, но здесь оставался непоколебим. И даже моя сестра не прошла еще это упражнение. Хотя общение между курсантами по поводу него запрещалось, но все было понятно по одному виду сестры вечером, когда мы возвращались домой. Она хмуро кивала мне и сразу отправлялась ко мне в пещеру, где рост разума приближался к важнейшему моменту. Сам я к кристаллу в эти дни даже близко не подходил, понимая, что сейчас требуется особая осторожность. Так что сразу отправлялся к Ваське, где садился за диссертацию. А на следующий день меня снова ждал уже надоевший дом эмокристаллов.
Вот и сейчас я в образе старика–ополченца смотрел на матерого наемника и не знал что делать. Прогнать? Уже было. Убить? Тоже проходил. Что? Что требуется от меня? И вообще, какого лешего этот человек приперся сюда? Что ему надо от деревни, где люди с трудом сводят концы с концами? Пограбить? Даже не смешно. Что же ему надо?
Мда, все–таки уроки профессора Танаки крепко запомнились. История была все–таки не специализированным предметом, и ее мы изучали наравне с другими непрофильными предметами. Одним из любимых вопросов профессора был: «почему». На занятия он приходил с ворохом дипломатической переписки того времени, которое мы должны изучить. Он рассказывал о событиях, попутно зачитывая отрывки из диппочты. Потом все материалы выкладывал на стол и спрашивал:
