– Превосходно! – Довольный старик даже привстал на локте. – Не знал, что у нас есть специалисты такого уровня! Это была ваша инициатива, Мориц?
Майор скромно кивнул. Рассказ подхватил Раус, осознавший, что увлекаться не стоит:
– Так вот, Дитрих представился единственным выжившим из своего дальнего поселения, уничтоженного нашими штурмовиками. Про деревушку, кстати, это истинная правда, мы специально проследили, чтобы из ее жителей никто не выжил. Далее он благодаря своим способностям смог быстро завоевать доверие главного врага и был допущен ко всем секретам. После чего вышел на связь и вызвал подкрепление. Чтобы наши дирижабли смогли внезапно появиться над целью, он нарушил связь с постами предупреждения, а находившиеся на стоянке аэропланы взорвал. Дирижабли его подобрали, а их секретный центр, план которого Дитрих нам передал заранее, разбомбили. Обычными бомбами, а затем – химическими. Можно не сомневаться, что не выжил никто! Теперь у врага нет ни превосходящего наше вооружения, ни оборудования для его производства, как нет более и соответствующих специалистов. Все было сконцентрировано там!
Возбужденный радостным известием Канцлер долго выспрашивал Дитриха о подробностях его миссии. Тот отвечал осторожно, боясь, что придирчивый старик случайно подловит его на нестыковках. Ведь на деле почти все, изложенное Раусом, обстояло совсем не так. Однако обошлось. В конце концов измотанный старик обессиленно откинулся на высокую подушку.
– Так ты гарантируешь, Дитрих, что Кожевников погиб? – слабым голосом в очередной раз вопросил Канцлер.
– Так точно!
– Хорошо! Надо тебя наградить! Тебя и… Рауса, – сделав многозначительную паузу, умирающий подал знак рукой своему секретарю. Тот поднес заранее заготовленный, видимо, документ и перо.
– Причастных к операции, Франц, наградишь сам. Думаю, не обидишь. Потому что с этого момента ты – Канцлер Четвертого Рейха! – Старик поставил подпись и протянул бумагу Раусу. – Надеюсь, я вверяю Метрополию в надежные руки! А теперь идите все, дайте умереть спокойно!
Посетители отсалютовали бывшему уже Канцлеру и вышли в коридор. Новый хозяин имперской канцелярии небрежно бросил обреченно семенившему сзади Лангу:
– Фердинанд, подготовь документы для сдачи должности. Завтра в Управление Работ придет твой преемник!
И, не глядя на абсолютно раздавленного конкурента, пошел вступать во владение новым кабинетом. Мориц и Дитрих, улыбнувшись Лангу не предвещавшей ничего хорошего улыбкой, последовали за начальником. Когда они остались одни, новоявленный Канцлер спросил:
– Дитрих, если честно, он мог выжить после бомбежки?
– Шансов мало, но я видал в жизни всякие случайности, – обтекаемо ответил тот.
– Я тоже так считаю! – согласился Раус. – Поэтому все принятые меры – постройка аэропланов и другие – остаются в силе. Ты, Георг, как новый глава Патрульной Службы, проследишь за этим. И чтобы оба захваченных двигателя в Академии не испортили при исследованиях! А то я знаю этих ученых… Да, и пленную девку пока оставим в живых. Чтобы ни один волос с ее головы не упал! Она может еще понадобиться…
Почти все пришлось начинать сначала. Почти все…
…В здании штаба не выжил никто. Когда дирижабли улетели и я смог вывести из укрытия десяток находившихся со мной, поведя их на помощь товарищам, то обнаружил в подвале под полуразрушенным бомбежкой строением лишь пять десятков лежащих друг на друге трупов с выпученными глазами и обильной пеной у рта. Некоторых из сопровождавших меня от открывшейся картины чуть не вырвало, что в противогазе означало бы смертный приговор и для них тоже. Поэтому, оставив погибших, которым уже ничем помочь было нельзя, повел выживших к ближайшему пригорку, где можно снять маски…
Оба поврежденных самолета, находившихся на стоянке, корабли противника подцепили ремнями на внешнюю подвеску к гондолам и уволокли в свое логово. Знал бы – не тушил. Хотя снятый с моей машины пулемет в конечном итоге решил исход наземной схватки, позволив нам выстоять перед лицом отборных головорезов Патрульной Службы. Так что тушил все же не зря. Однако самолетов у меня более не имелось.
Ангар, где шла постройка следующей пары, тоже серьезно пострадал от бомбежки. Пусть сами недостроенные корпуса машин каким-то чудом и не пострадали, но часть оснастки сгорела или была посечена осколками и смята рухнувшими кусками крыши, придя в непригодное для использования состояние. Три припрятанных в отдельном помещении движка также не были задеты. Хорошо хоть, вражеский агент не знал, что они уже привезены со Склада сюда последним рейсом нашего единственного дирижабля. Который, к счастью, за день до налета отправился в следующий рейс, тем самым избежав печальной участи своих крылатых собратьев. По какому-то наитию, а скорее – по вбитой еще в училище привычке, я ввел тут хоть и минимальный, но уровень секретности. Недостаточный, как оказалось, но, по крайней мере, экипаж дирижабля удалось приучить к мысли, что нечего трезвонить о составе возимых грузов направо и налево. И в качестве награды получил три уцелевших движка, дающих хоть какую-то надежду на будущий реванш.
Но страшнее всего была потеря людей. Большая часть сотрудников Полигона погибла. А ведь именно они составляли технологическую и производственную элиту, выделенную Коммуной для осуществления важнейшего проекта! Где я теперь возьму им замену? Слава богу, три десятка сотрудников уже отправились на новую площадку возле торгового центра. Придется часть из них временно вернуть обратно…
Постепенно я втянулся в работу. Хотя первым побуждением было, конечно, вызвать дирижабль, взять десяток лучших бойцов и немедленно отправиться вслед за врагом. Освободить Анаэль, пока она еще жива, и отомстить мерзкому шпиону вместе с его хитрым начальством. Однако я прекрасно понимал, разумеется, что «миссия невыполнима». И заложницу не освободим, и сами там головы сложим. Нет, придется идти медленной, но надежной дорогой. Хотя в таком случае Анаэль до нашего появления в Метрополии скорее всего не доживет. Но на другой чаше весов – жизнь многих десятков тысяч жителей союзных поселений. Я не имею права бросать сейчас все из-за своих личных дел. Так что придется переживать свое горе самому, в свободное от работы время. Было у меня вчера две жены, а сегодня – ни одной. Пройдет время, и я, наверное, смирюсь с этим фактом. Только ненависть к немцам останется. Была бы моя воля – сравнял бы Метрополию с лицом земли вместе со всеми ее обитателями. Чем угодно. Химией или атомной бомбой. Но ни того, ни другого в моем распоряжении не имелось. Наверное, к счастью, так как ненависть – не лучший советчик. И вообще, ведь говорят, что месть – блюдо, подающееся холодным. Придет и мой час…
