– Француз сбрендил, – сплевывая, переговариваются они во время смены головного.
Мне их мнение – до вертолета. Я за них отвечаю и делаю это так, как считаю нужным. Я зол, но не показываю вида. Я злюсь на взводного, отправившего нас сюда, хотя и понимаю, что он пятое колесо у телеги, злюсь на идиота, спустившего приказ о патрулировании по цепочке просто потому, что так положено по уставу, злюсь на систему, породившую этот устав и того идиота, что отдает такие приказы, система эта работает сама по себе, ни для чего, я никак не могу врубиться в смысл ее существования, заменяющий нормальный здравый смысл. Система питается нашим потом. Система пьет наши силы. Она перемалывает наши кости. Наш патруль – сплошная фикция. Мы не видим дальше своего носа. Мы можем обнаружить партизана, только если он сдуру ляжет поперек нашей тропы. «Мошки» бессильны в этих зарослях: слишком много ложных целей и теплокровных животных. Спутники не в состоянии отслеживать нас через многоярусные густые кроны. Мы неба-то не видим, бредем в сумерках, заживо похороненные под тоннами мокрой зеленой дряни. Нарваться на засаду в таком патруле – раз плюнуть. Пара снайперов, замаскированных в кронах, перестреляют нашу группу играючи. Мне до смерти неохота играть роль живой приманки. Манка, вызывающего огонь на себя в интересах огневой поддержки. Надо бы наставить кругом датчиков слежения, засеять лес авиацией – только так можно реагировать на ситуацию не наобум. Но датчиков нет. Те редкие, что мы вгоняем под кору деревьев каждые несколько сот метров, – не в счет. Капля в огромном море. Остальные тоже понимают это, не только я. От этого все мои приказы кажутся им еще более бессмысленными, трудно сообразить, когда бездумно топаешь и топаешь, что я делаю все, чтобы сохранить наши задницы в целости. Настоящая наша цель – пройти по этому долбаному маршруту и остаться в живых. Нам уходить скоро дальше, нас вот-вот сменят на базе, так к чему геройствовать там, где другие рано или поздно сделают все, что нужно?
Ремни винтовок перекинуты через плечи, руки болтаются по бокам зеленых мимикрирующих тел, свешиваясь со стволов и прикладов. Обливаемся потом среди влажной духоты внутри своих тяжелых скорлуп. Выпитая вода тут же выступает на спине и впитывается насквозь мокрым, липнущим к телу бельем. Тяжелее всего пулеметчику Генриху, с его здоровенной дурой М6 и четырьмя картриджами боепитания к нему. В довесок ко всему, Генрих перепоясан двумя запасными лентами. М6 – зверюга универсальная и неприхотливая. Жрет патроны и из герметичного картриджа, и через лентоприемник. В качестве небольшого послабления не ставлю Крамера головным. Больше я для него сделать ничего не могу.
– Внимание, отделение! – передаю я, стараясь говорить равнодушно и уверенно. – Лось-ноль хочет, чтобы мы вернулись до темноты. Увеличить мощность усилителей на одно деление. Ускорить темп! Шире шаг!
– Мать твою… – злобно шипят мои «Лоси», налегая на стволы.
Если телепатия реально существует, взводного сейчас вывернет наизнанку. Вместе со мной.
«Чох-чох». «Чох-чох». «Чох-чох». Мы прем напролом, словно маленькие танки. Преодолевая боль в натруженных ногах, с трудом разгибая мокрые спины. Заляпанные грязью и липким зеленым соком, в корке издохших насекомых, хрипло дышим, высасывая кислород из едва живых климатизаторов.
Через три часа, почти по графику, врубаемся в редколесье высоты восемь-восемь.
С мстительным удовлетворением докладываю взводному о прибытии в конечную точку маршрута. Это тебе за «Француза», сопляк.
Хотя просека, по которой непрерывно идут колонны тяжелой техники, совсем рядом, мы не слышим ничего, кроме неумолкающего птичьего гвалта. Высоту восемь-восемь обдувает легкий ветерок, остужая наши распаренные физиономии. Сушим ботинки и амуницию, любуясь потрясающим пейзажем девственного леса. Жаль, джунгли красивы только издали.
– Слышь, садж, разговор есть. – Трак надевает ботинки и поправляет шлем. Словно невзначай касается разъема брони.
– Сбрось пяток «мошек» и дуй во-о-он туда. – Я показываю сидящему рядом Калине на пальму с мохнатым кривым стволом, которая торчит на восточном склоне холма. – Кола предупреди, пусть страхует тебя. Гота смени. Следи за лесом.
Калине не хочется подниматься и идти на перетруженных ногах черт-те куда. И время Гота еще не вышло. Но приказ отдан, хрена рассуждать? Он подхватывает винтовку и топает вверх. Бурчит что-то под нос недовольно. Делаю вид, что не слышу.
Отключаю броню. Поворачиваюсь к Траку:
– Чего у тебя?
– Слышь, Француз, тебя в этот патруль не просто так сунули.
– Ага?
– Точно. Сам что, не видишь, мы тут как цуцики слепые, понт один. Херня это полная, а не патруль, они даже датчики еще не сеяли. Взводного вчера к комбату вызывали.
– Вчера?
– Помнишь, полосу шторма вчера проскакивали?
– Ну?
– Ты блевал пока в гальюне, я слышал, у него шлем открыт, я рядом проходил.
– И что?
– А то, они решают, что делать с тобой. – Он понижает голос. – Зря ты на телку эту забрался, Француз. Девка она видная, базара нет, только ты не первый день лямку тянешь. Сам знаешь, где можно конец мочить, а где узлом завязать. А у взводного зуб на тебя, так что смекай.
– Да ладно, дальше войны не пошлют, – отмахиваюсь я. – Тебе-то что? Сержантом станешь, ты кадровый. У «Лося» на тебя ничего нет.
– То-то, что война. Потому и решают. Так бы уже вышибли. А отделение твое – к херам собачьим мне такая радость. Мне на своем месте хорошо. Сам знаешь – «чистые петлицы…».
– Ладно. Спасибо тебе.
– Да брось, сочтемся. – Трак вгоняет разъем на место.
«Вот суки», – внутри возникает неприятный холодок. Вдруг представляю себе, что по возвращении из патруля узнаю, что Шармилу перевели. «Вот суки… суки…» – и больше ничего в голову не идет.
5
До лагеря остается всего пара километров, когда стена леса содрогается и с развесистых крон на наши головы обрушивается теплый ливень. Разноцветными брызгами рвутся вверх потревоженные птицы. Сквозь непроглядную зелень доносится басовитое «БУ-УХ». Бьют наши гаубицы.
– Стой! – командую я. – Рассредоточиться!
Падаем на землю. «Лоси» с треском расползаются по кустам, сливаясь с листвой. Огонь усиливается. Удары впереди начинают звучать размеренно и часто – батарея переходит на беглый. На фоне уханья гаубичных снарядов звонкие хлопки минометных разрывов почти неразличимы. Сквозь стену зелени шум боя доносится до нас, словно сквозь вату. Осматриваюсь вокруг и не вижу ничего хорошего. Поганое место для боя. Никакого обзора. Опытный лесной снайпер перебьет нас тут, как кроликов.
– Лось-ноль, здесь Лось-три, прием, – негромко говорю в ларингофон, шаря взглядом по зарослям впереди.
