В голове Федора промелькнуло взмахом призрачного крыла воспоминание: германский окоп, удушливая чесночная вонь вместе с отрывистой немецкой руганью вырывается из перекошенного ненавистью рта, тот рот совсем близко, слюни оттуда текут на его, Назарова, лицо, и пальцы на горле, точно так же… Вонь и слюна тогда подняли в его душе мощнейшую взрывную волну злости, удесятерившую его силы… Он сумел тогда… Он убил тогда, а не его…
Эхо той атаки заполнило его душу бешенством. Он, фронтовик, ломаный-кореженый, два мира прошедший, даст себя загубить какой-то уголовной гниде, этому дешевому толстому хорьку!
Федор задвигался, пытаясь выбраться из-под упакованной в кожу горы жира и мяса. Федор извивался ужом. Высвободив ногу, наносил частые, но несильные удары каблуком по голени бандита. Бандит отреагировал на сопротивление солдата: заерзал, спасая свою ногу от ударов и стараясь вновь придавить ногу солдата, и это рассеяло его бандитское внимание. Что и нужно было товарищу Назарову.
За один миг ладони взметнувшихся назаровских рук оказались возле впившихся в его горло пальцев-сарделек. Зная с младых ногтей, что прут легче сломать, чем веник, Федор и не пробовал мериться силами на пятернях, а обхватил большие пальцы уголовника и взял на излом.
Все совершилось слишком стремительно, потому что медлительный Кабан не успел плотно прижать пальцы к шее солдата. А еще — в драке Кабан привык полагаться лишь на природную силу и вес. И невдомек ему было, что драка драке — рознь. В борьбе лежа, например, главную опасность представляют как раз кисти рук противника и их надо обезвреживать в первую очередь.
От внезапной и жуткой боли Кабан взревел и, выдергивая пальцы из захвата, отпрянул от Назарова. Больше ничего Федору и не надо было. Отпустив пальцы бандита, освободившимися руками он оттолкнул смердящую потом тушу и выскользнул из-под нее. Вскочил первым на ноги, отпрыгнул в сторону и успел, пока уголовник поднимался, выхватить из кармана штанов кастет, дневной трофей.
В неумелых руках и кастет — безобидная железка, не говоря про то, что в иных случаях от числа затраченных ударов зависит, на каком свете ты в следующую минуту окажешься. Назаров бить умел. Тем более — приспособленной для этого свинчаткой.
Сначала от бокового справа содрогнулась сильно утяжеленная жиром челюсть уголовника, который только что поднялся с пола. Раздался хруст, бандитскую голову развернуло, а челюсть — особенно. Затем последовал боковой справа в висок.
В другой раз Назаров не преминул бы подойти и удостовериться, что поверженный противник надолго, если не навсегда — уже не противник. Но сейчас — он понимал — счет пошел на мгновения. Этот жирный жиган все-таки подал голос, а если учесть, что дружки его и без того, верно, не спали, разбуженные пусками-торможениями, то через миг-другой они повалят из своих купе с оружием в руках. И за этот миг-другой он, Назаров, должен достойно подготовиться к встрече…
* * *
Ленька-Баркас прощать Когтя не собирался, несмотря на то что двукратные падения-полеты занавесили проступок Когтя, сделали проступок этот не единственно чудовищным происшествием, значит, не таким уж и чудовищным вовсе. Но Баркас не хотел упускать возможность вернуть один старый должок.
Год назад взяли они, Баркас, Коготь и Рахман, на «гастролях» в Ярославле крупную кассу. Деньги ныкал пару дней у себя Коготь. На третий день они сошлись и поделили улов, как и договаривались, поровну. Но вот только в газетах сумма похищенного указывалась несколько больше той, какую привез их подельник на дележ. Баркас не стал устраивать разбор, ничего не сказал Рахману — Коготь все равно бы отбазарился, дескать, что было, то и приволок, а что писаки накарябали, так с них и спрос. Но Ленька был уверен — Коготь притырил для себя гроши. И вот сегодня хороший повод сквитаться с крысятником. Сдать его Кире, и козлу этому мало не покажется.
Поматерившись в адрес машинистов, выслушав реплики Бени-Шмыка по тому же поводу, Ленька-Баркас снова поднял «дело Когтя».
— Люди, надо с падлой решать, — сказал он, — за подставы наказывать надо.
Еще только Беня успел высказаться: «Леня, возьмем с него слово уркагана, да после дельца шоб покормил нас по-царски в шикарном шалмане, и хватит с него», как из коридора донесся истошный вопль Кабана.
Взвинченный и без того Баркас без промедления выхватил из-за пояса револьвер. Беня-Шмык, словно пружиной подброшенный, вскочил на ноги, потом метнулся к подушке, стал шарить под ней.
— Кабана обо что-то стукнуло, ему больно, — сквозь зевок спокойно проговорил сверху Студент.
— Шухером пахнет, Студентик, брюхом чую. Да куда ж он запровалился! — Беня никак не мог разыскать под подушкой свой «вальтер».
А Баркас уже был у выхода из купе, готовый отодвинуть дверь в сторону…
* * *
Через другую стену от Баркаса ехал сам Киря со своей «правой рукой» по кличке Патрон. Им тоже досталось от машинистов.
— С нашим грузом нельзя так обращаться, — прохрипел Патрон, которого возобновлением движения поезда больно ударило о купейный столик.
— А ты сходи, машинистов в долю возьми. И повезут как цац, — рассмеялся Киря.
— Что-то много заморок для одной поездки, не находишь, Киря? Солдат какой-то мутный, дерганая езда вот.
— Солдат твой уже на том свете с ангелами воюет. А ежели Пастух с Мозолью обделались и служивый еще жив — на первой станции это выясним и сам с ребятами сходишь к нему. Сработаете под чекистов, поймавших злостную контру. За какой-нибудь сарай его — и в дамки. По суровым законам революционного времени. Ферштейн?
Откуда-то у Кири в последние годы появилась любовь к немецким словечкам.
— Натюрлих, майн фатер, — Патрон эту любовь, естественно, поддерживал. — Но вот чего еще…
И тут в коридоре раздался крик.
— Солдат! — вырвалось у Патрона…
* * *
Странная штука — жизнь. То разбрасываешься часами и днями, то вымаливаешь у господа лишнюю секундочку.
Секунды как раз и не хватило товарищу Назарову, чтоб добраться до своего маузера. Хорошо еще, что во время борьбы лежа увидел, где лежит бандитский парабеллум. По завершению борьбы Федор успел подобрать хотя бы его. Без промедления повернулся лицом к купейным дверям. И вовремя. Потому что одна из дверей как раз отъезжала в сторону…
Патрон шагнул к выходу из купе. В одной руке он уже держал пистолет, другой рукой взвел курок револьвера, заткнутого за пояс — он выдернет этот револьвер, когда потребуется стрелять. Стрелять Патрон умел и любил с двух рук одновременно. И кликуху свою получил именно из-за этого умения. Патрон готов был выйти в коридор.
