оказывается, свалилась. Обретя опору, девушка решительно оттолкнула неведомых доброхотов. Проворчала:
— Что это вы в темноте сидите, как крысы?
— Мы не крысы, — обиженным басом ответили ей. — Мы — фурии!
Анфилада комнат завершилась. За последней дверью открылась каменная лестница, уходившая вниз, в темноту. Страж зажег факел и подтолкнул Клауса к ступеням. Пришлось подчиниться. Они спускались долго, казалось, лестнице не будет конца. Наконец появилась железная дверь. Великан протянул поверх головы пленника могучую ручищу и пару раз ударил по железу пудовым кулаком. Через некоторое время послышался скрип отворяемого замка. Страж ткнул дровосека в спину, и тот кубарем покатился в темный проем. Не успел юноша прийти в себя, как кто-то схватил его за шиворот и поставил на ноги. Клаус огляделся. Темнота не была полной. Длинные отсветы ложились на каменные стены, пол и сводчатый потолок. Стало понятно, что лестница вела в длинный тоннель в недрах горы.
Рядом маячил еще один страж. Разглядеть его дровосек не мог, видел лишь красноватые блики на доспехе, но уже догадался, что ростом тот был не ниже предыдущего. Обходительностью этот великан тоже не отличался. Он бесцеремонно ткнул пленника в спину древком алебарды, направляя в нужную сторону. Клаус покорно поплелся в указанном направлении, старательно глядя себе под ноги, дабы не споткнуться обо что-нибудь. Позади грохотал сапожищами стражник. Шли они долго. Поначалу неясные, отсветы становились все ярче. Можно было уже рассмотреть жерло самого тоннеля и почувствовать жар, который тек из его глубины. Юноше стало казаться, что его ведут прямиком в зев огромной печи, пылающей под Ледяным замком.
К счастью для него, положение дел оказалось не настолько мрачным. Тоннель привел в подземелье, настолько обширное, что невозможно было разглядеть, где оно кончается. Здесь и впрямь пылали печи, и возле них сновали полуголые существа, которые не просто подбрасывали в их топки куски каменного угля, но занимались более сложной работой: плавили куски железной руды, разливая жидкий металл по особым формам. Гул огня, звонкие удары молотов, шипение воды, сталкивающейся с раскаленным железом. Между работающими неподвижно возвышались стражники. Не вмешиваясь в то, чем занимались их подопечные, они следили за тем, чтобы люди, гномы, гоблины, эльфы и тролли не прекращали трудиться. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, какая участь уготована здесь плененному дровосеку.
Стражник, который привел Клауса в эту гигантскую кузницу, жестом подозвал одного из своих сослуживцев, подтолкнул к нему юношу и удалился. Третий страж повел пленника куда-то вглубь подземелья. На этот раз путь был недолгим. Оказалось, что часть просторной темницы огорожена стеной, в которую врезана довольно узкая калитка. Дровосека уже в который раз грубо пихнули, и он влетел в эту калитку едва ли не кувырком. Растянувшись на каменном полу, Клаус некоторое время лежал, отдыхая, потом медленно поднялся. В стене, что отгораживала это помещение от кузницы, были прорезаны узкие окна, сквозь которые просачивался свет. И в этом свете юноша увидел два ряда деревянных полатей, воздвигнутых один над другим. Между ними были поставлены небрежно сколоченные скамьи и столы с глиняной кривобокой посудой.
Завидев вновь прибывшего пленника, к нему подбежал старый гоблин, чье истощенное тулово едва прикрывали лохмотья. Он смотрел на дровосека снизу вверх, словно ощупывая его желтыми, с узким черным зрачком, выпуклыми глазами. Во взгляде гоблина не было ни сочувствия к плененному, ни удивления, только деловитое любопытство. Похоже, что этому существу не впервой было видеть подобных Клаусу дуралеев, которые по собственной воле притащились к Разлучной горе лишь для того, чтобы угодить в ловушку. Не судьба очередного пленника интересовала старого гоблина, а то, чем можно у того поживиться. Потому-то и разглядывал он юношу, прикидывая, как бы половчее выманить у него все самое ценное. А ценной в этом узилище могла оказаться любая мелочь.
— Меня зовут Тихт, — отрекомендовался старик. — А как я могу величать тебя?
— Клаус Берг, — буркнул дровосек, которому не понравилось то, как его разглядывает собеседник.
— Аристократ?
— Дровосек.
— Послушай, Клаус, — воровато озираясь, заговорил Тихт, — все мы здесь ободраны до нитки, а на тебе добротная одежа, сапоги гномьей выделки, да и в мешке, надо думать, кое-какие вещички имеются. Все это добро у тебя здесь отберут или сопрут, а потом растащат на лоскуты, и ты останешься совсем без ничего. Вот что я хочу тебе предложить… Отдай все сразу мне, а я за это стану тебя подкармливать. Я умею раздобыть и сыр, и хлеб. Вымениваю у стражников, если, конечно, есть на что. А на здешней болтушке ты долго не протянешь.
— Ишь чего захотел, — отозвался юноша. — Отберут… Пусть только попробуют.
— Сразу видно, что ты дровосек, — злобно прошипел гоблин. — Дубина стоеросовая. Тут тебе не возле мамкиной юбки пироги лопать. Мигом спесь собьют.
— Да нет у меня никакой спеси, — вздохнул Клаус. — Я и сам все отдам. Только мне еще назад идти, и не одному. Что я, нагишом через все эти льды и горы полезу?!
— Назад идти?! — изумленно переспросил Тихт. — Да ты умом тронулся. Я тут полвека сижу, а не слыхал, чтобы кто-нибудь отсюда уходил, если только к Блаженному Брегу вплавь.
— Полвека?! — в свою очередь изумился дровосек.
— А может, и больше, — пожал плечами гоблин. — От Мизарди еще никто живьем не уходил.
— Кто это — Мизарди?
— Хозяйка здешняя, а может, и хозяин. Никто не знает, какого она роду. Колдовство у нее сильное. Полсвета зачаровала.
— А девушки здесь есть?
— Нашел о чем думать, — хмыкнул Тихт. — Девок ему подавай… Есть, да не про нашу честь. Девок плененных Мизарди у себя в темнице держит под башней Отмороженной. Там их фурии стерегут.
— Что еще за фурии?
— Я гляжу, совсем ты ничего не знаешь… — вздохнул старый узник. — А туда же… Фурии — это такие полулюди-полузвери. Твари они безобидные и услужливые. Вот их Мизарди при себе и держит. Ладно, чего это я тебя задарма просвещаю? Дашь чего?
— Монеты у меня есть узборские, — ответил Клаус. — Возьмешь?
— Спрашиваешь! — оживился Тихт. — За монеты мне стражники все что хошь принесут. Только добавь к ним еще и шляпу. Лысина мерзнет.
— Это в такую-то жару?
— Старость… — понурился гоблин.
Как ни жаль было подаренной матушкой шляпы, но старика еще жальче. Даже представить страшно, что Тихт провел в заточении едва ли не в три раза больше, чем он, Клаус Берг, прожил на свете! Дровосек снял свою старую шляпу с ястребиным пером и протянул гоблину, который немедленно напялил ее на свою лысину. В шляпе и лохмотьях он стал выглядеть еще более жалким. Тогда
