class="p1">— Э, погоди, ты чего там удумал! — Джавид подбежал и хотел отдернуть друга, но наткнувшись на переполненный злобой и решительностью взгляд, остановился как вкопанный.
Тимур сноровисто повязал жгут на бедро преступника, засек время и, отойдя на два шага, достал пистолет. Джавид открыл рот, но говорить не стал, уж слишком грозно и безумно выглядел Юлаев, в таком состоянии он и на него может пистолет направить. Хлопок выстрела ударил по ушам, в ноздри врезался запах сгоревшего пороха. Антон моментально пришел в себя и заорал от боли, схватившись за бедро. Спереди входное отверстие выглядело не так страшно, как могло, но сзади отсутствовал приличный кусок мяса. Скорее всего пуля угодила в бедренную кость, и ее осколки сработали как шрапнель.
— Поори, может глотку нахрен сорвешь. — Тимур подошел к корчащемуся на земле и посмотрел на рану. — Нормально, артерию не задел, быстро не сдохнешь. Жгут сними через пару часов, не то ткани отмирать начнут и отбросишь копыта, а я хочу чтобы ты вдоволь помучался, почувствовал себя, как она себя чувствовала. Паскуда.
Не выдержав эмоций, Юлаев пнул ногой Антона прямо в голову. Мирный моментально замолк, распластавшись на земле с неестественно вывернутой челюстью.
— Ты что? Ты его убил? — Джавид пересилил страх и подошел ближе.
— Нет, живой, — Тимур проверил дыхание и пощупал пульс. — Вырубил просто, может челюсть сломал. Ладно поехали. Оклемается.
Бросив рядом с насильником аптечку, Юлаев зашагал к электрокару.
15.52 по московскому времени
Трасса «Дон М-4» недалеко от села Самарское
Антон пришел в себя от боли по всему телу, каждая клетка его организма словно выла и стонала, сообщая в мозг о чем-то непоправимом. Открыв глаза, тут же зажмурился — солнечный свет врезал правым хуком в висок. Тут же почувствовал что кожа горит огнем, будто сел слишком близко к огню. Прикоснулся пальцами к лицу и сразу отдернул — больно. Еще раз открыл глаза, на этот раз осторожно, совсем чуть-чуть и посмотрел на свои предплечья — красные, как у неопытного отдыхающего, проторчавшего весь день на пляже. Судя по солнцу, которое уже перевалило зенит, время далеко за полдень. Провалялся без сознания несколько часов в самый солнцепек. Во рту — скрипучие пески Сахары. Решил облизнуть зубы и понял что не может, язык почти не шевелится, а рот закрыть не получается. Опять поднял руки к лицу. Челюсть вывернута вправо и не двигается, сильно опухла с левой стороны. Попытки поставить ее на место пронзили весь череп резким импульсом боли. Осмотрелся по сторонам и увидел небольшой тенек у проржавевшего забора из металлопрофиля. Уже успевшей осточертеть за несколько десятков секунд болю, напомнило о себе огнестрельное ранение. Решил не вставать, а просто отползти в тенёк. Скрывшись с адского солнечного пекла, посмотрел на ногу — изогнулась в том месте, где точно гнуться не должна. Прощай кость. Вспомнил, что Тимур говорил на счет жгута. «Снять через два часа». А сколько точно прошло? Явно больше двух. И что теперь? Попробовал пошевелить пальцами на ступне — безрезультатно. Вообще ногу не чувствует, будто очень сильно отсидел. Осторожно расстегнул застежку жгута и тут же пожалел об этом. Кровь хлынула из раны, и, заполняя собой еще целые сосуды в поврежденной конечности, опять ввергла его в омут боли. Захотел закричать, но из перекошенного рта вырвался только стон.
Дрожащими руками попытался натянуть жгут обратно, но проклятая резинка скользила в перепачканных кровью пальцах, да и сил не хватало.
«Да и ладно, хрен с ним. Умру от потери крови. Хоть этой блядской боли чувствовать не буду. Полчаса и все. Усну. И пошли они все на хрен вместе со своими „рассветами“ и общинами. Зато оттянулся напоследок по полной!»
Мирный откинулся на землю и закрыл глаза, стараясь детально вспомнить как корчилась Лера, но умирающее тело сигнализировало о том, что оно еще хочет жить и пыталась простимулировать хозяина хоть к каким-то действиям. Но Антон просто лежал, раскинув руки и смирившись со своей участью. От попыток хотя бы мысленно вернуться в медблок «Истока» его отвлек непонятный шум, совсем рядом. Он открыл глаза и повернулся в сторону источника звука. Собаки. Много собак. Не меньше десяти. Осторожно приближаются. Вынюхивают. И смотрят на него голодными глазами. Мысли об относительно спокойной смерти от кровопотери моментально улетучились. Мирный подгреб к забору и нащупал рукой камень. Совсем маленький, таким даже птицу не зашибешь.
— Ои а хой. — Постарался прокричать Антон, но голос дрогнул и грозное посылание прозвучало жалобным писком.
Замахнулся, но камень бросить не решился, он придавал хоть какое-то чувство уверенности. Собаки даже не шелохнулись, продолжая приближаться. Медленно и неотвратимо, как поезд к застрявшему на рельсах. Все же бросил, даже попал в одну, но эффекта никакого. Крупный черный кобель, оскалил пасть и угрожающе зарычал. Два метра. Мирный уже различал узор морщин на носу собаки.
— А-а-а-а! Ааахите! — Заорал, то ли стараясь испугать псин, то ли реально думая, что кто-то придет на помощь.
Но собакам было все равно, они чувствовали запах свежего мяса. Еды. А не ели они уже очень давно. Даже кошек, тех что домашние и не могли сопротивляться, давно всех сожрали. Все мусорные баки перерыли, слопав даже упаковки, хоть немного пахнувшие едой. И сейчас они чувствовали только голод, отключивший инстинкт самосохранения.
Когда до истекающего кровью человека осталось два метра, черный кобель прыгнул. Приземлившись лапами на грудь Мирного, он завалил его на бок и вцепился зубами в щеку, тут же оторвав ее. Остальные дворняги ринулись за ним и вцепились туда, куда смогли дотянуться: лодыжки, пальцы, пах, живот.
Антон уже не кричал, он верещал. Никогда не думал, что боль может быть настолько сильной. А мозг, как назло, не хотел отключаться от болевого шока. Он, словно издевался, давая прочувствовать каждый укус, как собаки отрывают от него куски плоти, дергают своими мохнатыми башками, старясь оторвать шмат мяса, держащийся на связках. Одна из псин разодрала штаны и старательно выгрызала промежность, упираясь лапами в асфальт и отрывая кусок за куском. Последнее, что он увидел — окровавленную пасть черного кобеля, вцепившуюся ему в нос.
12 августа
17.34 по московскому времени
База «Исток».
— Меня сейчас вырвет. — Джавид спешно отвернулся от монитора и отошел к открытому окну, стараясь побороть приступ подступившей тошноты.
— Не знал, что у нас «птички» и туда долетают. — Тимур, стоя прямо за спиной Стива, хладнокровно наблюдал за происходящем на экране. На видео стая бродячих собак обгладывала останки, еще совсем недавно бывшие Антоном Мирным.
— Километров пятьдесят от границы края вышки добивают, дальше пока соваться не решились. — Стив сглотнул, зрелище даже у него вызвало рвотные позывы. — Зачем ты его подстрелил?
— Надо было. Меня папа с детства учил, что добро должно быть с кулаками. Про карму слышал? Вот я решил немного помочь вселенским силам, и вернул ему должок. А дальше уже сама природа распорядилась.
— Распорядилась, так распорядилась. — Кочарян открыл пластиковую бутылку воды и сделал несколько больших глотков. — Ладно, там ему и место, как при жизни был говном, так после смерти им станет. Меня другое волнует — надо Марка вернуть.
— Тоже об этом с самого утра думаю. — Стив переключился на программу пеленгатор и посмотрел геолокацию смартфона Сахарова. — Он телефон не вырубил, может, забыл, а может, специально. Вернулся сюда к морю. Совсем рядом с Геленджиком. Пытался с ним связаться, но он не отвечает.
— Так напиши ему, он же не знает, что мы поймали этого мудака. Теперь все знают, что он здесь не при чем, — Джавид подбежал к монитору и посмотрел на красную точку, контрастно выделяющуюся на фоне карты.
— А ты думаешь я не писал? Он прочитал, но ничего не ответил.
— Джавид, ты вроде уже большой мальчик, а наивный, как детстадовец. Ты думаешь, что он, узнав о поимке насильника, прибежит и кинется к нам в объятия? Он уехал, не потому что Леру изнасиловали и убили. — Лицо Тимура непроизвольно скривилось, словно он съел лимон. — Он уехал, потому что мы засомневались. Он потерял к нам доверие. И ты думаешь, что его так просто вернуть за пять секунд?
— А что нам еще остается делать? — Кочарян развел руками. — Так и оставить его не известно где? Тебе легко говорить! Ты понимаешь, что Марк — мой единственный друг за всю конченую жизнь? Даже
