Без возражений Зинченко потащил Лысого наверх. Я пятился за ним задом, держа коридор на прицеле.
– Серый, давай! Я прикрою!
Серега поднялся с пола, подбежал ко мне. В это время у него из груди брызнула кровь. Серегу подняло от пола и швырнуло в стену. Воздух передо мной сгустился, потемнел. Кровососу трудно долго оставаться невидимым.
– Сука-а-а-а! – Я оглох от собственного крика. Пули рвали тварь в клочья, пока затвор не застрял в крайнем заднем положении. Это кончились патроны. Я присел возле Сереги. Он зажимал рану рукой и сучил ногами.
– Сейчас, сейчас, держись... – Я попытался подтащить его к лестнице. Оглянулся – из-за угла высунулся кровосос.
– Оставь, Михалыч, – прохрипел Серый. Дрожащими руками он вытащил из противогазного подсумка две гранаты. Он протянул их мне.
– Я прикрою... – прохрипел он и зашелся кровавым кашлем.
Я поднял пулемет и выпустил пару очередей по осмелевшим тварям. Кровососы спрятались за угол.
– Давай... – Серый вновь протягивал мне гранаты.
Пелена застилала мне глаза. Неужели еще и контролер?! Нет, просто плачу. Я вытер слезы рукавом и выдернул чеки из гранат.
– Прощай! – Я крепко обнял Серого.
Поливая все пулеметным огнем, я пятился по ступеням. Я стрелял почти вслепую – слезы ручьями лились из глаз. Наверху я захлопнул люк, бросив сверху бесполезный пулемет без патронов. Иваныч уже забрался на рычащий мотором бульдозер и сел за рычаги. Как только я запрыгнул в кабину, он без лишних слов рванул с места. Только пыль заклубилась. Грохнул огромной силы взрыв. Даже на бульдозере мы чувствовали, как содрогнулась земля. Серый нас прикрыл, навсегда похоронив всю ту нечисть в старом бункере.
Полчаса мы неслись, не разбирая дороги. Один раз проехали прямо сквозь аномалию «трамплин». В тот момент нас тряхнуло, гулко хлопнул воздух... И еще раз... Нас оглушило, но все же мы вырвались из аномалии. Бульдозер оказался «трамплину» не по зубам.
...В стальном брюхе транспортного вертолета мы плыли над Зоной. А может, уже и за ее пределами. Мне было все равно. Я забился поглубже в угол, чтобы никто не мешал, и раз за разом прикладывался к фляге. В соседнем отсеке врачи уже колдовали над ногой лежащего под капельницей Курта. Ногу ему отрежут, а жить будет. Инвалиды в Европе не то что наши. Зуб даю – через пару месяцев у Курта будет такой протез, что он и в футбол играть сможет! Нам с Иванычем тоже предлагали медицинскую помощь. Мне сейчас ничего не нужно было, кроме как напиться, Иваныч тоже без царапинки. Только вроде как двинулся маленько. Сидит, поет:
– Солнце красит красным цветом стены древнего Кремля. Просыпается с рассветом вся советская земля!
На фотографию семьи при этом смотрит. Ну да ничего, это шок у него. Пройдет скоро. Вон, эскулап импортный уже ему укол вкатил. Успокоительное, наверное. Совсем устал старик. В его годы надо внуков нянчить, а не по Зоне шляться. Ничего, все теперь наладится. А я вот выпью еще. Помяну рядового Кабанченко Сергея, павшего смертью храбрых хрен знает где, в долбаном секретном бункере.
В голове уже гудело и ухало. Перед глазами вставали то кровососы, то снорки, то Серый. Я говорил с ними, кажется, еще смеялся. Где-то на грани сознания я еще понимал, что перебрал абсента и теперь у меня глюки. Однако, пока хватало сил подносить флягу ко рту, я пил, глотал зеленый яд, воспетый не побывавшими в Зоне поэтами.
Слон говорил, что в Зоне есть сказочно красивые места. Но они, наверное, где-то в другой стороне. Я пока видел только горелую лесопосадку слева и заросшую бурьяном низину справа. Рельсы, по которым мы шли, поросли бледно-желтой травой, так что и под ногами ничего красивого пока не было видно. Слон шел первым, и его обтянутая кожей спина загораживала мне половину горизонта.
Идти сильно мешала трава, которая не только путалась в ногах, но и скрывала сгнившие в труху шпалы, а главное – торчащие из них костыли, об которые я уже дважды споткнулся левой ногой. Но болело не сильно, значит, большой палец не выбит и не сломан, и, стало быть, Слону пока не надо вызывать для меня вертолет с «эсэсцами».
Это хорошо, потому что, имея дело со Слоном, я всегда испытываю некоторое финансовое неудобство. Ведь это какой человек? Мама – банкирша, папа – главный редактор. Мог бы наш Слоняра учиться в Сорбонне и отдыхать на Сейшелах, только вот неинтересно ему ничего, кроме Зоны. Половина его этажа в доме занята снаряжением и виртуальными тренажерами, а вторая половина – библиотекой и личной кунсткамерой.
Но в настоящую Зону его все никак не пускали. Зато уж как пустили, он себя показал. Я даже начал бояться, что допуск отнимут обратно – так он скандалил с врачами (прививки делают не те!), затем в канцелярии (куда такие взносы за страховку?), и еще с кладовщиком (почему страховка двойная, а комплект снаряжения один?). Я так и понял, что плевать ему на всякие там допуски. Имея столько денег и находясь от Зоны буквально в паре километров, он бы уж нашел в заборе дырку. А я остался бы его ждать...
Не запутаться в траве, буйно растущей между шпалами, не споткнуться об эти клятые шпалы, не влететь с разгона в широкую слоновскую спину – эти и другие острые сиюминутные проблемы вытеснили из моей болящей головы даже страх перед Зоной. Слон, чем дальше, тем больше, тормозил, останавливался и оглядывался вокруг. Лично я ничего угрожающего не замечал, да не очень-то и пытался. Впереди был Слон, и если уж он ничего не заметит, так мне и пытаться без пользы.
– Ракетницу, – сказал Слон при разделе выданного снаряжения, – оставь себе. И детектор с аптечкой тоже.
Ракетница, детектор аномалий у него свои, много лучше того барахла, что нам дали. И аптечка есть, и еще много чего у Слона по карманам разложено. Фактически он забрал себе только маяк.
– Включишь ненароком – и все. И конец приключениям.
Деньгам тоже будет конец – вызов «Спасательной Службы» стоит столько, что и подумать страшно, но Слон об этом благородно умолчал, хотя страховой взнос и прочие услуги на двоих он оплатил...
Ну что ж, добились, чего хотели, – идем своими ногами по настоящей Зоне. Солнце еще высоко, но оно здесь какое-то неживое, как лампочка. Когда сидели у Периметра, помню, плечи грело очень ощутимо. Правда, тогда оно было уже в зените, потому что Слон вставать рано не умеет, а спешить не желает из принципа.
Ветер прошелся волной по бурьянному морю, упала горелая ветка. Слон остановился, сунув руку в карман, и полминуты постоял, к чему-то там прислушиваясь. Я пошевелил лопатками – спина от пота мокрая, хотя идем почти без груза.
