Короче, оказались мы в конце концов возле двери одной. Слуга нам ее открыл, и вошли мы внутрь. В Зал Мира то есть.
Ну, зал как зал, ничего особенного. Шестигранный такой типа, шесть стен разного цвета. И в каждой — дверь. Зеркальная. Шесть здоровенных зеркал, считай, по стенам. Правильно Мархаэоль говорила, без нее мы тут фиг чего найдем.
— Что теперь делать? — спрашивает Эллина.
Блин! Никак я к ее новому голосу привыкнуть не могу...
— Ждать, — отвечаю.
Эллина удовлетворенно кивает и принимается разглядывать двери. А точнее сказать, на себя в зеркало любоваться. И так повернется, и этак; волосы ерошит; то одним боком к зеркалу встанет, то другим. А я ей в спину смотрю, и так и хочется по затылку врезать. Дура! Ты командир или куда? Хоть бы выяснила чего! Мне теперь, что ли, прикажешь командовать здесь? На фиг нужно! Твоя команда, ты и командуй типа...
Смотрю, Катя на меня уставилась.
— Чего? — спрашиваю.
— Того, — тихонечко так, но с вызовом отвечает. — Того же, чего и ты...
Я глазами на Эллину показываю. Катя осторожно так кивает. Ясно...
Катьку, выходит, тоже беспокоит происходящее с Эллиной. Не, я понимаю, конечно! Мне Колобок рассказывал, что с горлом у Эллины проблемы были, даже можно сказать, что типа загибалась она уже, дольше полугода и прожить не надеялась. Теперь-то типа другое дело, теперь выздоровела. Радость, конечно, та еще. Ну а команда чего же? Команду-то вести ж надо! Командовать ею надо! Мною если не командовать, я такого наворочу! Хотя, если подумать, подчиняться-то я тоже не особенно люблю. Но и сам командиром быть не желаю — на фига мне эта ответственность за всяческих там раздолбаев наподобие меня?! Как бы Эллину встряхнуть?
— Чё-то рожа у тебя какая-то совсем уж бабская стала, — говорю.
Все на меня уставились, глаза вытаращили. А Эллина улыбается.
— Не нравишься ты мне, — говорю. — Активно.
Опять улыбается. Ну, блин!..
— Тебе бы сейчас не группой командовать, — говорю. — Тебя бы сейчас — да в койку...
Опять улыбается, дура!
— Ты чего, Прыжок? — ошалело так Коновалов спрашивает. — С бабой своей побазарил, что ли?
— Ща в глаз дам, — предупреждаю. — Не баба она тебе, понял? Вот она — баба! — и указываю на Эллину. — Такой бабе цена — две банки тушенки в сытый сезон.
Смотрю, Эллина мрачнеет.
— Повтори, — говорит.
Ну, я повторяю. С удовольствием повторяю. Потому что вижу, слова мои ее злят. И опять в глазах ее сталь появляется. А сопли радостные исчезают.
Высказал я все, чего хотел. Молчу. Смотрю. Эллина напротив меня стоит, челюсти сжала, глаза прищурила от ненависти. Потом она веки опускает и мрачно так говорит:
— Спасибо тебе, Прыжок...
Я хотел было еще чего-нибудь добавить — про койку, про бабу и про тушенку, — но она тут на меня глянула, и я запнулся. Потому что понял я — дошло до Эллины, зачем я ее злю. Потому и поблагодарила. Не, все-таки умная девка, что ни говори. Ну расслабилась, понимаю — с кем не бывает? А сейчас в норму типа пришла.
Тут как раз Мархаэоль моя вернулась. Вошла в Зал Мира и словно бы споткнулась на пороге. Непонятно, что ее так напугало. Ведь именно же напугало, конкретно! В желтых глазах такой страх промелькнул, словно она смерть свою увидела. Но промелькнул — и исчез. И опять Мархаэоль прежняя.
На меня смотрит, потом указывает на одну из дверей, которая в стене этакого молочного цвета.
— Это путь на Остров, — говорит.
Я не понял сперва, а потом дошло, что она имеет в виду. Она же рассказывала, что в каждом мире есть что-то типа маяка Хааргад. И тут есть, в Саакбараде. И место это называется тут Остров. А находится он типа вот за этой самой дверью. Все понятно. Кроме одного: мне-то на фига это знать?! Спрашивать я ничего не стал. Да Мархаэоль ответа и не ждала. Подошла она к одной из дверей — которая в красной стене, — толкнула ее, и та легко открылась. И в зал хлынул поток ярко-красного света.
— Пожар?.. — растерянно пробормотал Колобок.
— Харамишат, — ответила Мархаэоль и улыбнулась.
Прыжок шагнул через порог и замер, изумленно оглядываясь по сторонам. В этом мире красный цвет не просто преобладал — он был едва ли не единственным. Словно все цвета неожиданно взбесились, взорвались красным. Буйство этого цвета, всех его оттенков, царило здесь — от бледно-розового, едва уловимо присутствующего в самом воздухе, до темно-багрового, умирающего, истекающего уже черным.
Солнца над головой не было, само небо светилось, заливая все вокруг красным цветом — землю, песок, горы, лица людей. Прыжок задрал голову. Свет не был очень ярким, и смотреть на небо можно было спокойно. Только вот цвет... Даже облака в вышине были густо-красные, словно пятна недавно пролитой крови.
— Харамишат... — улыбнулась Мархаэоль, и в голосе ее прозвучала неподдельная нежность и любовь к этому миру — своему миру, созданному ею же самой, по ее желанию, отражающему суть души творца.
Она стояла метрах в пяти от Прыжка. Платье Мархаэоль сделалось более открытым и совсем коротким. Узенькие ленточки, в которые превратилась юбка, слабо шевелились от легкого ветерка. Босые ноги ее тонули в красном песке. Зеленые волосы при этом освещении казались совершенно черными. А желтые глаза — почти бесцветными.
Прыжок оглянулся. Позади него была дверь. Просто дверь, и больше ничего. Посреди красной пустыни одиноко торчала кажущаяся нелепой здесь зеркальная поверхность, отражающая все то же буйство и безумие красного цвета. Вдалеке густо-красным цветом темнело что-то, сливаясь с огненным небом в черную линию горизонта.
— Нам — туда. — Мархаэоль указала рукой, и Прыжок невольно вздрогнул.
Там, куда показывала Мархаэоль Игнт, полыхал пожар. Громаднейшие огненные сполохи возносились к небу, языки пламени, казалось, хотели спалить пролетающие над ними кроваво-красные облака.
— Что это? — спросила Катя.
— Мой дворец, — ответила Мархаэоль. — Пошли...
Она двинулась по направлению к бушующему пламени, легко ступая по песку. Остальные опасливо переглянулись.
— Сгорим мы тут на фиг... — проворчал Коновалов. — Чего мы сюда поперлись?
— У тебя есть другие предложения? — спросила Эллина.
— Нет у меня никаких предложений, — буркнул Коновалов.
— Тогда пошли...
Они направились следом за Мархаэоль и скоро обнаружили, что идут по дороге, выложенной красным кирпичом. Или чем-то очень похожим на красный кирпич. Мархаэоль шла легко и быстро, то и дело останавливаясь, чтобы подождать остальных. Багровое марево переливалось, шло волнами, и фигура Мархаэоль иногда представала перед взором как сквозь красный туман. Вся окружающая обстановка наталкивала на мысль, что здесь должно быть очень жарко. Однако этого совершенно не чувствовалось. Скорее, наоборот — легкий прохладный ветерок обдувал лица и воздух был свежим и чистым.
