Отец Константин сидел в позе лотоса перед низким столиком, украшенным искусно вырезанными цветами и птицами, и играл сам с собой в маджонг. Увидев Германа, он расплылся в искренней улыбке и воскликнул:
— Привет, Герман, рад тебя видеть! Эй, жаба! Кальян гостю тащи!
«Он ничего не знает», понял Герман. «Информация еще не успела дойти. Жаль». А вслух сказал:
— Нет, спасибо, Константин, не надо кальяна. Ты меня извини, старший брат, но я пришел к тебе не за утешением, а по делу. И сел напротив жреца, но не в лотос, а просто скрестив ноги.
— Заботы тебя гнетут, — продекламировал Константин, подражая Святому Йоде. — В сансаре ты погряз и от просветления удалился. Мантру же произнеси…
— Ом мани падме хум, — быстро произнес Герман.
— Девяносто девять раз еще надо, — закончил Константин свою мысль. Герман недовольно поморщился и сказал:
— Извини, брат, но на это нет времени. Мне печально и стыдно, но в сансаре я погряз так офигенно неимоверно, что аж самому страшно. Короче. Константин, ты этого орка знал? Константин развернул фотографию и вздрогнул.
— Кто его так? — спросил он.
— Один человек, — ответил Герман. — Говорит, за дело. Так ты этого орка узнаешь?
— Его звали Черный Пес, — сказал Константин. — Он был личным слугой его святейшества.
— Которого? — уточнил Герман.
— Вольдемара Марволо, — ответил Константин.
Герман вздохнул. Очень не хочется в это верить, но Джон Росс не ошибся и не соврал. В игру двух домов вмешался третий игрок, и как бы он не смахнул с доски все фигуры и не устроил бы великую китайскую ничью, как говорили древние.
— Кто его убил? — продолжал настаивать Константин.
— Мой человек, — ответил Герман. — Убил за дело. Черный Пес подрабатывал ассасином, за что и поплатился в конце концов.
Узкие, как у почти всех буддийских жрецов, глаза Констанина расширились и стали почти нормальными.
— Это невозможно! — воскликнул он. — Орден хранителей не воюет с домом Адамса!
— Боюсь, твоя информация, — вздохнул Герман. — Пойду-ка я отсюда, пожалуй. Чтобы тебе не пришлось меня убивать.
— Ты ничего не говорил про Черного Пса и войну, — заявил Константин. — Ты пришел за утешением, но я не смог утолить твои печали, потому что раздосадован был ты чрезмерно, а мастерство мое небеспредельно.
— На том и порешим, — кивнул Герман. — Я постараюсь не убивать тебя в этой войне.
— Я тебя тоже, — серьезно произнес Константин. — И, это… Может, не поздно еще помириться?
— Это уже не от меня зависит, — сказал Герман. — Помолись богам, вдруг поможет.
— Обязательно помолюсь, — сказал Константин. — Благословлять тебя не буду, ты уж извини, сам понимаешь…
— Понимаю и не обижаюсь, ибо иного не ждал, — сказал Герман. И направился к выходу.
Слово «дворец в сознании типичного человекообразного ассоциируется с чем-то очень большим, просторным, светлым и роскошным. Высокие потолки, красивая лепнина, гобелены, дорогая мебель, все позолочено, тут и там статуи расставлены… Но на самом деле представительская часть дворца никогда не занимает больше одной пятой всей его площади, а чаще занимает около одной десятой. Роскошные залы группируются около парадного входа, а остальную площадь типичного дворца занимают жилые, офисные и служебные помещения: кухни, конюшни, псарни, казармы для рабов… Когда очередной упоротый гость случайно покидает зал торжественного приема и начинает бесцельно блуждать по дворцовым коридорам, через несколько минут ему обычно приходит в голову мысль: «Где я нахожусь?», а правильный ответ: «Во дворце» — не приходит. Потому что незнающему человеку трудно поверить, что во дворцах роскошь от нищеты отделяют не десятки метров, как обычно, а метрв, а то и десятки сантиметров. Однажды в доме Адамса имел место совсем конфузный случай, тогда один уважаемый чиновник, приглашенный на торжественный прием, безобразно упоролся, пропал неизвестно куда, и позже был обнаружен на помойке дворцовой кухне, где целовался с местным псом, откликающимся на кличку Кабысдох. Вид у чиновника был совсем непотребный, вернуть уважаемого господина обратно на прием не было никакой возможности, но он упорно настаивал, и Герману Пайку пришлось проявить все свое дипломатическое мастерство, чтобы замять назревающий скандал.
Ровно в полночь на этой самой помойке появился человек. Судя по картофельной шелухе, мясным обрезкам и прочим помоям, густо облепившим его когда-то черный костюм, он вылез из ямы, расположенной в углу помойки и окруженной бруствером из неточно выброшенного мусора. В эту яму не только сливали жидкие помои, но выбрасывали все подряд. Про яму было известно, что она соединяется с ливневой канализацией, проложенной еще во вторую эпоху, и потому не нуждается в чистке — при каждом большом дожде прочищается сама.
Человек перелез через мусорный бруствер, поскользнулся, скатился обратно в яму, в последний момент ухитрился ухватиться за ее край, вылез, тихо, но витиевато выругался и снова полез на бруствер, теперь уже граздо осторожнее. Пес Кабысдох с интересом наблюдал за этим процессом. Но не лаял, а просто наблюдал. А чего, спрашивается, лаять, если незнакомец не делает ничего предосудительного, а тебя никогда не тренировали на защитно-караульную службу и, более того, специально приучали не тявкать по ночам? Нет никакого повода, чтобы тявкать.
Тем временем человек перелез-таки через бруствер, огляделся по сторонам, заметил Кабысдоха, улыбнулся и сказал:
— Хороший песик. Кабысдох вежливо повилял хвостом и продолжил наблюдение.
Человек подошел к невысокому каменному столбу, непонятно зачем вбитому в землю в этом месте, наклонился, подергал столб, убедился в его прочности и привязал к нему хитрым узлом длинную веревку, другой конец которой сбросил в яму. Если бы Кабысдох тоже был человеком, он, возможно, догадался бы, что этот человек готовит себе путь к отступлению, но Кабысдох был собакой и его не интересовали такие сложные вещи.
Закончив возиться с веревкой, черный человек некоторое время неподвижно стоял, то ли думая о чем-то, то ли просто тормозя. Затем стал принимать странные позы, вытягивать то руки, то ноги, нелепо изгибаясь при этом, будто ему внезапно захотелось рассмотреть себя со стороны. Свои движения человек сопровождал негромкими словами, из которых Кабысдох понял только «говно» и «Песец». Кабысдох хотел возразить, что человек оба раза неправ: конкретно говна среди мусора нет совсем, а мифического зверя Песца положено поминать, когда все очень плохо, а с этим человеком ничего плохого не случилось, наоборот, случилось хорошее — приятно пахнуть стал. Но пока Кабысдох формулировал в своем маленьком мозгу эту сложную мысль, человек сам сделал верные выводы. Перестал дергаться, пробормотал себе под нос:
