Я молчу.
Из интерната я вынес один полезный рефлекс: мое лицо отучилось отображать какие-либо эмоции, кроме веселья. Показать страх значит проявить слабость, показать любовь значит проявить слабость, и показать гнев тоже значит проявить слабость. Когда другие не могут прочесть твои чувства, они не могут и спланировать следующий удар. А веселье отлично дезориентирует противника. Поэтому на все случаи жизни у меня улыбка. Если я не научился бы пользоваться ей, мимика у меня была бы как у паралитика.
- У вас тут похоже на огромные песочные часы, – я широко улыбаюсь госпоже Шрейер, просеивая белые крупинки и жмурясь на солнце, которое висит в зените, точно над стеклянным куполом.
- Вижу, для вас время все еще течет, – она, наверное, глядит на струящийся меж моих пальцев песок. – Для нас-то оно давно остановилось.
- О! Даже время бессильно перед богами.
- Но ведь это вы называете себя Бессмертными. Я-то как раз простой человек, из плоти и крови, – не слыша издевки, жеманно возражает она.
- Однако шансов умереть у меня куда больше, чем у вас, – замечаю я.
- Но вы же сами выбрали эту работу!
- Ошибаетесь, – улыбаюсь я. – Можно сказать, что работа выбрала меня.
- Значит, убивать – ваше призвание?
- Я никого не убиваю.
- А я слышала обратное.
- Они делают свой выбор сами. Я всегда следую правилам. Технически, я, конечно…
- Как скучно.
- Скучно?
- Я думала, вы убийца, а вы бюрократ.
Мне хочется сорвать с нее шляпу и намотать ее волосы на кулак.
- А вот сейчас вы смотрите на меня как убийца. Вы уверены, что всегда следуете правилам?
Она сгибает одну ногу в колене, тень захватывает больше места, воронка расширяется, теперь я на самом ее краю, сердце тянет, в груди вакуум, вот-вот ребра начнут проламываться внутрь… Как эта избалованная дрянь проделывает такое со мной?
- Правила снимают ответственность, – взвешенно произношу я.
- Боитесь ответственности? – она вздергивает бровь. – Неужели вам все же жаль всех этих бедолаг, которых вы…
- Послушайте, – говорю я. – Вам, наверное, никогда не приходило в голову, что в таких условиях, как вы, живет не все человечество? Вам, может быть, неизвестно, что пять квадратных метров на душу населения – норма даже на приличных уровнях? А вы помните, сколько стоит литр воды сверх нормы? А почем киловатт? Простые люди из плоти и крови ответят на этот вопрос, не задумываясь ни на секунду. И они знают, почему вода, энергия и пространство столько стоят. Из-за этих ваших бедолаг, которые, не присматривай мы за ними, окончательно обрушат и экономику, и наши башни. Включая и вашу башню из слоновой кости.
- Вы очень красноречивы для головореза, хотя я узнаю в вашем пламенном выступлении целые пассажи из выступлений моего мужа. Надеюсь, вы не забыли, что ваше будущее в его руках? – холодно интересуется она.
- С моей работой привыкаешь больше ценить настоящее.
- Ну да… Когда ежедневно воруешь будущее у других… Пресыщаешься им, видимо?
Я поднимаюсь со своего места. Сука господина Шрейера словно подобрала где-то в кабинете своего мужа пульт управления мной и теперь жмет на все кнопки подряд, пытаясь разобраться в моем устройстве. Так дело не пойдет.
- Что вы улыбаетесь? – ее голос звенит.
- Думаю, мне пора. Передайте господину Шрейеру, что…
- Вам опять жарко? Или тесно? А вы представьте себя на месте этих людей. Ведь вы караете их только за то…
- Я не могу оказаться на их месте!
- Ах да, этот ваш монашеский обет…
- Дело не в нем! Просто я понимаю, какую цену платим мы все просто из-за того, что кто-то не может сдержать себя! Я сам плачу эту цену! Я, а не вы!
- Не врите себе! Вы просто не можете понять этих людей, потому что вы – кастрат!
- Что?!
- Вам не нужны женщины! Вы заменяете их своими таблетками! Вы ничего не можете!
- Какого черта?! Все, с меня хватит! Честь имею…
- Вы ведь такой же, как он! Идейный импотент! Смейтесь, смейтесь! Вы знаете, что я говорю правду!
- Тебе нужно, чтобы я…
- Вы… Что?! Отпустите…
- Ты хочешь, чтобы…
- Отпусти! Тут везде наблюдение… Я… Не смей!
- Эллен! – рокочет в глубине сада вельветовый баритон. – Дорогая, где вы?
- Мы на пляже! – она не сразу успевает стряхнуть со своего голоса хрипотцу, и ей приходится через миг переговаривать все заново. – Мы тут, Эрих, на пляже!
Госпожа Шрейер оправляет смятое кофейное платье, и за секунду до того, как ее муж появляется из зарослей, успевает залепить мне пощечину – злую, настоящую. Теперь я ее заложник, говорю я себе в тупом безразличии. Чего мне ждать от этой суки? Отчего она так вдруг на меня взъярилась? Что вообще только что между нами произошло? Я так и не увидел ее глаз, хотя шляпа лежит, сброшенная, на песке.
- А… Вот вы где!
Он выглядит именно так, как его проекции в новостях. Безупречно. Совершенно. Как и полагается небожителю. Естественно: его жена именно потому богиня, что он сам – бог. Со времен римских патрициев такая красота и такое благородство черт возвращались на грешную землю только единожды – в Голливуд пятидесятых годов двадцатого века, чтобы потом снова исчезнуть на долгие столетия. И вот – новое их пришествие. И последнее, потому что Эрих Шрейер не умрет никогда.
- Эллен… Ты даже не предложила нашему гостю коктейли?
Я смотрю мимо нее – на песок: вокруг шезлонгов он вспахан, как арена для боя быков. Но господин Шрейер, похоже, редко глядит себе под ноги.
