Не думаю, что прошло больше пяти минут, когда я через оконный проем снова выглядываю на улицу. Гора обломков бетона, перемешанного с грязно-рыжей землей – то, что осталось от здания, – возвышается на прежнем месте, а гигантского змея нигде не видно, и не слышно, кстати, тоже. Не рискуя покидать укрытие, я еще целую минуту напряженно вслушиваюсь в безмолвие мертвых руин, но нет – лишь вновь поднявшийся ветер разбавляет тишину негромкой тоскливой песней. Искренне надеюсь, что мои друзья не наткнуться на чудовищного монстра.
А теперь нужно осмотреться. Та сторона здания, за которой я сейчас прячусь, выходит на улицу. Из окон примыкающей стены открывается вид на довольно большую площадь. Не могу утверждать точно, но в диаметре она не меньше трех сотен метров. От нее, насколько я могу отсюда видеть, отходят и другие улицы. Они разрезают сплошную стену зданий на кварталы. Но я не обращаю на это особого внимания и даже не пытаюсь посчитать, сколько таких улочек тянется от площади в разные стороны, потому что цепляюсь взглядом за нечто странное в полусотне метров от меня. Там, поблескивая белоснежными мраморными боками, возвышается самый настоящий фонтан. Массивная и широкая круглая чаша, вдоль которой заметен невысокий бортик, венчается пятью, нет, шестью чашами поменьше. Я не слышу и не вижу воды в нем, но и без того это удивительное сооружение выглядит более чем странно и неестественно в этом месте. Мой взгляд скользит дальше, изучая пространство. А вот здание на противоположной от меня стороне площади кажется почему-то знакомым. Массивное, прилично раскинувшееся в ширину, его венчает купол. Пустые окна темными провалами глядят на площадь, что означает, крыша там цела. Никакой головной боли не возникает при попытке вспомнить, где же я мог видеть это здание. Да это и не странно, потому что совсем недавно я уже вспомнил его. Это и есть та самая ратуша, как мы ее назвали, когда сдавали экзамен, в которой находится зеленая дверь – выход из этого мира. Так было тогда, пятнадцать лет назад. А сейчас? Что происходит сейчас? Считаю этажи: десять. А сколько их было тогда? Не помню, но это уже и не так уж важно, потому что проверить здание, особенно его пятый этаж, нужно будет обязательно. Вот только дождусь друзей.
Противоположная от площади стена здания, в котором я укрылся, выходит на небольшой двор, закрытый со всех сторон стенами других домов. Сколько уже прошло времени с тех пор, как я выстрелил ракету, и мне ответили? Четверть часа примерно. Если в ближайшую минуту ребята не выйдут ко мне, запущу еще одну ракету.
А пока нужно подумать. Итак, я оказался в этом странном месте не по своей воле. Миша, мой друг, пребывает в коме, и я отправился в мир снов, чтобы попытаться найти его с помощью его же табича. Однако некто каким-то невероятным образом смог затащить меня в место, практически ничем не отличающееся от того, где пятнадцать лет назад я и мои одноклассники сдавали выпускной экзамен, чтобы получить право называться истинным Плетущим. Главная проблема сейчас заключается в моих резко ограниченных возможностях. Личные потребности я удовлетворяю без малейших затруднений, но работать с тканью самого сна у меня не получается. И нельзя сказать, что я нахожусь в мире другого Плетущего, иначе не мог бы плести вообще. Плюс к этому, я не могу «созерцать», во что бы ни за что не поверил, не окажись сам в таком положении. И у меня нет табичей. Ах да, чуть не забыл, я не имею возможности покинуть этот сон. Кажется, все. Плохо. Да, я помню, как нам с друзьями пришлось тяжело на последнем этапе экзамена, как раз в этом самом мертвом городе, очень похожем на то место, где находимся сейчас. Я помню, как мы тогда постоянно отбивались от многочисленных монстров и как сквозь отсутствующий участок стены на пятом этаже ратуши обнаружили зеленую дверь. И какой немыслимо огромный монстр пытался нас остановить. Пытался? Да, пытался, потому что я все-таки достал его с помощью смертельного вируса. Ребята прошли в дверь раньше, а я… А я попал туда последним. Перед глазами мелькают картинки из давнего прошлого, на которых, словно на фотографиях, вижу невероятно длинные тела тварей, оказавшихся на самом деле щупальцами, багровый свет, отраженный от их хитиновых панцирей, трещины на стенах, провал в полу, пыль перед глазами, окровавленную ухмылку Клауса, висящего над клубящимся пылью провалом и его же, но уже летящего вниз, широко распахнутые глаза… Но он жив! Я же с ним разговаривал совсем недавно. Или это был не он? А кто тогда? Что-то мне это напоминает, но что именно, я даже не пытаюсь вспомнить, опасаясь новых приступов головной боли. А почему Миша в коме? И почему я вдруг оказался в Минске? Отголоски знакомой боли лишь намекнули о своем приближении, и я тотчас прекратил попытки вспомнить что-либо еще. Вот в чем я абсолютно уверен, так это в том, что тогда, пятнадцать лет назад, мы не встречали на своем пути такой яркий и запоминающийся объект, как белый фонтан посреди площади, хотя на самой площади мы как раз и останавливались. И еще тогда не было этого огромного змея…
Мои путающиеся мысли и боязливые воспоминания вдруг прерывает автоматная очередь. Вспарывая безжизненную тишину, она трещит несколько долгих секунд, пока магазин, видимо не пустеет. Почти сразу ей вторит такая же паническая и заполошная стрельба, а вслед за этим до меня доносится приглушенный расстоянием глухой хлопок гранаты. Дверной проем, возле которого я стою, выходит во внутренний двор здания, и дальше стен соседнего дома, расположенного в полусотне метров, ничего не видно. Снова доносится стрельба, но уже короткими очередями. А вот и Абакан заговорил двойными, почти слитными выстрелами. Насколько я помню, им был вооружен Клаус. Частый треск автоматных выстрелов звучит все ближе, и теперь уже не остается сомнений, откуда они доносятся – как раз из-за здания напротив. Гашу в себе порыв немедленно броситься на помощь ребятам. В том, что это именно они ведут бой, сомнений нет. Чувствуя, что времени очень мало до того, как они появятся, я мысленно прикидываю возможности своих друзей, касающиеся вопросов оружия. Нет, здесь нужно обойтись исключительно базовыми знаниями, поэтому вместо Печенега я «достаю» РПК с коробом на сто патронов. Сколько я смогу их «удержать» без ущерба для собственного внимания? Еще один пулемет Калашникова с таким же боекомплектом появляется у меня в руках спустя секунд пять, и я ставлю его прикладом в землю, прислоняя к стене. Две огневые точки готовы. Выстрелы слышны уже совсем близко, и через несколько секунд я вижу, как из дома на другой стороне двора появляются мои друзья. Руки напрягаются под весом появившегося автомата, и я, не медля, передергиваю затвор, досылая в ствол патрон. Мой Абакан, который так понравился когда-то Клаусу, переключен на «двойные». Какой-то шорох сзади. Или справа? Вскидывая оружие к плечу, резко оборачиваюсь, приседая, но никого рядом нет. Наверное, за грохотом выстрелов показалось. Еще раз оглядевшись, снова оборачиваюсь туда, откуда бегут ребята. Бегут? Что-то не похоже. До них еще метров сорок, поэтому я не сразу обращаю внимание на перекошенные от страха лица, да и не на лица я смотрю, а на Сергея, что едва ковыляет, упираясь на плечи Сони и Кати, которые поддерживают его с обеих сторон. Я снова заставляю себя оставаться на месте, контролируя и держа под прицелом фланги и окна зданий по бокам. До Угрюмого с девушками уже не больше тридцати метров, когда в поле зрения появляются Семен и Клаус. Они отступают, пятясь назад, и непрестанно ведут огонь из автоматов короткими очередями. Пока не видно, в кого они там стреляют, да я особо и не вглядываюсь, потому что все мое внимание приковано к тройке ребят, пытающихся не то бежать, не то быстро идти. «Только бы они не от змея отбивались», – успеваю я еще подумать, но сразу отбрасываю эту мысль. Вряд ли монстр позволил бы в себя стрелять. Я уже вижу, что у Сергея сильно окровавлена одна нога, и ткань штанов рваными лоскутами свисает на ней чуть выше колена. Катя поддерживает его левой рукой, потому что правая безвольной плетью свисает вдоль тела. Соня, похоже, цела, она одной рукой обнимает парня за спину, а второй помогает ему опираться на свои плечи. Ни девушки, ни Сергей меня не видят, глядя только себе под ноги. До них уже не больше двадцати метров, и я прикладываю серьезные усилия, чтобы оставаться на месте, а не броситься на помощь. Что-то меня удерживает и не дает двинуться с места. Их шаги, неуклюжие и торопливые, словно счетчиком отсчитывают метры, разделяющие нас. Я отчетливо слышу, как гулко стучит в висках кровь, и звук собственного сердца, накачивающего ее адреналином.
