охватывая квартиру, — вашей компанией там заинтересовались. Но я могу сделать так, что про вас забудут. Не просто так, конечно.
— Где Порось? — спросил солокерец.
Консворт многозначительно поднял брови, и ткнул пальцем в потолок. Одноглазый даже голову задрал, будто пытался понять на что он указывает.
— Как думаете, много он расскажет? — поинтересовался Рэм. Солокерец шагнул вперёд, прикрыл за собой дверь с выломанным замком. Едва не задел головой светильник, встал над Консвортом. Сразу вспомнились не самые лучшие годы детства и отрочества. Считается, что выходцы с суровой планеты всегда отличаются массивным телосложением, а Рэму не повезло. Белая ворона Солокера. Тщедушный, жалкий гимнаст на соревновании мускулистых силачей. Ох, сколько пришлось вытерпеть, прежде чем повзрослевший Консворт покинул дикую планету.
Впрочем, жизнь серди тех, кто все решает руками, а не головой, и неспособность ответить на насилие — насилием, сделали его тем, кем он стал.
— Докажи, — сказал чернокожий. Присел на корточки, и его лицо оказалось напротив лица Рэма. Взгляд спокойных, умных глаз выдержать было непросто. Казалось, что гигант читает его мысли. Быстрая ложь обрастала деталями, а все знают — чем больше ты придумываешь, тем тяжелее потом не провалиться, забыв где наврал, а где правда.
— Мне надо поговорить с Падалью, — улыбнулся ему Консворт. — Мы можем быть полезны друг-другу.
— Докажи, что ты дознаватель, — проигнорировал чернокожий.
— Папа, смотри! Его по визору показывают!
Глубина его забери… Рэм едва не дёрнулся. Надо было выключить. Но он полдня ловил обрывки новостей среди нескончаемого потока повторов. Уши навострились отсекать не нужное, не замечать. И пока пальцы летали по консоли терминала Порося, Консворт поворачивался к экрану только когда слышал что-то незнакомое. Возможности у бандитского выхода в глобальное информационное поле были откровенно жалкие. Чужие слухи, чужие интерпретации. Рэм ненавидел журналистов, они всегда искажают правду. Истина только у калькуляторов, но доступ туда из общего поля не получить.
Солокерец поднялся, прошёл мимо и встал напротив визора. Обернулся, сравнивая человека с экрана с Консвортом.
— Не самый лучший мой снимок, — сказал бывший дознаватель. — Но, впрочем, достаточное же доказательство?
Папа вернулся к просмотру канала, бросил холодно:
— Они говорят, что ты мёртв.
— Думаешь, не врут? — хмыкнул Рэм.
Гигант повёл плечами. Хрустнула шея. Консворт успел разглядеть шрам на ней, скорее всего от имплантата. Работа грубая, значит кто-то из ушедших на тёмную сторону жрецов Медикариума.
— Сломайте ему ноги, — спокойно сказал Папа. Бритоголовые тут же двинулись к Рэму.
Дознаватель вскочил со стула. Одного он вырубит точно. Второго — уже вряд ли. Солокерец же потом размажет его в аккуратную лепёшку. И мясо, так вкусно пахнущее, пропадёт.
— То есть, тебе нужны враги в Доме Раскаянья, а не друзья? — протараторил Рэм, пятясь к стене с оружием.
— Я думаю ты лжешь, — Папа медленно повернулся к нему. На этот раз задел головой светильник, но невозмутимо отвёл его рукой в сторону. — Думаю, ты вне закона. Преступник. Здесь не было обыска. Его ботинки и сапоги его подстилки тоже здесь. Что ты с ними сделал?
— Эй! Преступник из дознавателей, здоровяк. Из дознавателей Дома. Наделённый Инсигнией. Который мог бы работать с Падалью. Много таких предложений поступает? — так быстро Консворт в жизни не разговаривал. Проклятье, он не умеет врать! Совсем не умеет. И почему не продумал с обувью?!
Он сорвал со стены меч. Одноглазый тут же выхватил ручной излучатель, игла нацелилась в голову Рэма.
— Положи, шляпа. На пол.
Так… Стало только хуже.
Солокерец поднял руку, останавливая бойцов.
— Порежешься. Лучше повесь на место, — по-отечески посоветовал он.
— Мне дороги мои ноги.
— Дороже жизни? — уточнил Папа.
— Может быть.
— Где Порось на самом деле? — солокерец неторопливо приблизился, взялся за клинок широкой рукой и отвёл в сторону, будто не чувствуя сопротивления Рэма.
— В соседней квартире, — признался Консворт, зачарованно наблюдая за бегущими по лезвию струйками крови. Папа смотрел по прежнем отстранённо, легким движением вырвал меч из рук дознавателя. — Так получилось. Он очухается завтра. Может послезавтра. Голова поболит ещё пару дней. Но, должен сказать, ваш товарищ первый полез.
Чернокожий кивнул. Бросил клинок на пол, а затем, не сводя с Рэма взгляда, медленно облизал разрезанную ладонь. Тронутый, значит. Многовато их развелось. Впрочем, может за ними будущее.
— Жди, — сказал Папа.
****
— Информация правит всем, — сказал Рэм, закончив долгую и немного жалкую речь. С выражением и намёком добавил: — Настоящая информация, а не то, чем кормят через визор и инфополе.
Падаль сидела напротив, закинув ногу за ногу. Слева от неё возвышался Папа, справа смуглый тип с мерзкими усиками. Больше никого в помещении не было. Консворт старательно смотрел в глаза предводительницы банды, часто сглатывая. Женщина была хороша собой. Очень хороша. Поэтому думать было сложно. В фантазии, промелькнувшей, когда в квартиру Порося вломились его «коллеги», всё выглядело иначе. Сотрудничество, партнёрство. Наверху он появляться не может, значит надо окапаться внизу. Встать на ноги. Начать жизнь с нового листа. Не самого, конечно, чистого.
Но сюда его вели по трущобным улицам не слишком церемонясь, с мешком на голове. Ноги то чавкали по воде, то встречали ступени. Под каблуками бетон сменялся стальными панелями. Вокруг гудел город, но никто и слова не сказал странной компании. Будто здесь это в порядке вещей. Такой конвой внёс коррективы в изначальные планы. Здесь он никто. Кусок мяса, пока ещё наделённый какой-то жизнью, что, в принципе, легко исправить. Утешало, что ему не показывали дорогу, значит есть какие-то шансы выбраться из передряги. Хотели бы грохнуть — вели бы так, в открытую. Или бы прикончили прямо в апартаментах незадачливого соратника по грубому ремеслу.
Когда мешок сдёрнули — с трудом удалось сдержать удивление. Предводителя уличной банды он представлял немножко по-другому. Что-то грозное, повидавшее множество уличных боёв. Или благородного дора в шикарном костюме, эдакого куратора тёмного мира, появляющегося в вонючих краях только по необходимости, а там, наверху — являющегося добропорядочным и уважаемым гражданином. Или маньяка с ирокезом, давно путающего реальность и мир прокхатовской дури. Да кого угодно, но никак не хрупкую девушку, с вязью татуировок по всему телу. Узоры заползали ей под юбку, струились в зоне декольте, покрывали руки.
Хотелось увидеть всю картину. Целиком.
Рэм закрыл глаза. Ему срочно нужны таблетки. Срочно.
В тёмном помещении, похожим на заброшенный цех или мастерскую пахло пылью. Роскошное кресло, в котором восседала Падаль, смотрелось в такой обстановке немного чуждо. Под вмурованным в пол стулом Рэма засохли нехорошие пятна. За стенами гудело.
Как много разных разговоров проходило в этом месте?
— Ты правда трахнул шлюху Ксеноруса? — сладко
