Глава 2
Последнюю ночь вне города путники провели в развалинах насыпи. Брус, что служил подпорками для насыпи не сгнил, а ведь прошло несколько десятилетий. Удалось развести костер, скрывшись от любопытных глаз в одной из ям, что вырыли легионеры.
Это была сеть осадных укреплений, что протянулась вдоль стен Тритогении и Парнеста. Удивительно, но она сохранилась. Данаи не разрушили ее, не стерли с лица своей земли. Толи хотели оставить напоминание о поражении, толи не хватило средств.
– Приятно соприкоснуться с творением рук сограждан, – сказал Виал, поглаживая стенку рва.
При этом было ощущение, что они оказались среди могил. В этих траншеях могли гибнуть люди – их люди. Чьи жизни полстолетия назад были заплачены за сегодняшний день. Виал задумался, не случись в то время чумы, проиграй гирцийцы, оказался бы он с товарищами тут?
Если копнуть, то найдутся жало стрелы, чешуйки доспехов, что сохранились с осады. Мальчишки не могли выкопать всего. Под подошвами хрустели обломки керамики. Подняв один из них, Эгрегий заметил следы огня.
Тут должны быть и косточки, эта траншея могла стать чьим-то погребением. Никто не предлагал переместиться.
Огонь уже горел, над огнем подвесили небольшой котелок. Теперь на четверых его будет недостаточно, но Виал полагал, что подобное неудобство придется терпеть всего одну ночь.
Мустиф вообще мог отказаться от совместного приема пищи. Запах готовящейся похлебки заглушил гордость, бывший раб помогал с обустройством лагеря наравне со всеми. И ел потом тоже вместе с людьми, из-за которых его жизнь переменилась.
В котелок пошли остатки сушеной рыбы, собранные в округе коренья и душистые травы. Не хватало зерна, чтобы похлебка получилась сытнее. После голодных дней люди только и мечтали об этом, а коренья полевых цветов мало годились на эту роль.
Утолив голод, грелись у костра, бросая в огонь собранные обломки.
– Думали ли мои предки, что потомку поможет это дерево, – сказал Виал.
Он ни к кому конкретно не обращался, понимал, что только у него возникло особое отношение к траншеям и тем, кто остался в земле. Духов не боялся, ведь это его родичи, пусть не предки, но собратья, которых пригнали сюда ради общего дела.
– Огромные траншеи, – сказал Эгрегий, забравшись на насыпь.
Часть из них обвалилась, часть сохранилась, но змея раскопа тянулась бесконечно, заворачивая за стену. Может, местные не уничтожили траншеи, чтобы они служили препятствием тем, кто решится штурмовать стены?
– Гирцийцы только в этом и мастера, – закончил мысль Эгрегий.
– В чем? Рыть мы умеем, упорные мы, – согласился Виал.
– Да не в рытье канав, вон у этого парня на родине каналы длиннее всех траншей.
Эгрегий указал на Мустифа.
– В разрушении мастера, – объяснил Эгрегий.
Если он и пытался уколоть Виала, то этого не получилось.
Стыдиться тут нечего, кто-то хорош в искусствах, а другой в военном деле. У каждого свои таланты.
– Разве мы виноваты в том, что рождены править другими? – спросил Виал.
– Кто же вам это сказал?
– Да хотя бы Хозяин вод.
Хенельга тут же заинтересовалась, откуда взялось это высказывание. Конечно же, из жреческой среды. Как иначе трактовать приметы, знамения и особые сны.
– Тогда у любого народа найдется подобное высказывание! – посмеялся Эгрегий.
– Да, битва идет не на землях, а в душах. Чьи боги сильнее, те смертные победят.
Товарищ отмахнулся от слов Виала. Пытался уязвить его, напомнить о предательстве, а вместо этого влез в какой-то религиозный спор. Не стоило сомневаться, что Виал намеренно так отвечал, чтобы лишить спорщика аргументов. Опыт, возраст помогают навклеру. Эгрегий решил, до поры молчать. К тому же, не хотел окончательно рассориться с ним, ведь ночью холодно, а греться в объятиях человека, с кем поссорился, выглядит странно.
Разбудил их шум с тропы. Еще до рассвета на дороге появились крестьяне, рабы, колоннами тянущиеся в город. Точнее, в его портовую часть. Как и в Виоренте, здесь не привечали чужаков и рабов.
Шум толпы, назревающие драки, меканье коз. Люди спешили войти в город, расположиться на рынках раньше, чем их соседи. Или найти рынок до полудня, до самой жары.
Путешественники не спешили вылезать из траншеи, припоминая то гостеприимство, что испытали за эти дни. Оставались в яме, как воры, преследуемые собаками.
– Вроде стражи нет, – сказал Эгрегий.
Ему доверили приглядывать за тропой, как самому глазастому.
– Так пойдем? – спросила Хенельга.
Видно было, что ей опротивело сидеть по канавам, прятаться от местных. Хотелось поспать под крышей, смыть с тела грязь и морскую соль. Не привыкла она прятаться, сутками высиживать в грязи, ожидая удобного случая.
Виал оглядел спутников, прикинул, как выглядит сам. Вид у них отвратительный: бродяги. Вряд ли таких пустят в город. Объяснил это товарищам.
– Тогда чего предлагаешь?
– О, вы готовы прислушаться к моим советам! Вижу прогресс!
– Не ерничай, просто скажи.
– Несколько вариантов.
Можно было сунуться в ворота, надеясь на удачу. Такой вариант никого не устроил; все помнили, как их приветствовали в Виоренте. А там они предстали как честные граждане, с деньгами.
– Разделиться? – предложил Эгрегий. – Двое в город, двое тут. Лучшие тряпки оденут и пойдут, купят припасы, договорятся о судне и как-нибудь уберемся отсюда.
– Не хотелось бы разделяться, – покачал головой Виал. – Хоть мы далеко от ворот, но рано или поздно стражи заметят, что тут ночуют бродяги.
– И чего? Разве это запрещено?
– Да, скажешь, что философ, отказавшийся от благ цивилизации. Живешь, как собака и не требуешь ничего от мира! Они поймут, конечно.
– А чего это я? Думаю, лучше тебе остаться. Ты еле ползаешь, старый уже.
– Зато мудрый.
– Вот и сойдешь за мудреца.
Найденных в поле бродяг скорее закуют в кандалы и отправят на север полуострова, добывать серебро. Виал знал, что в Липсидрах залежи почти иссякли, но сенат Тритогении продолжает ссылать
