С трудом доев обед (молодец, дядька, гуща и щедро), хотел было проверить окаменевшие на солнышке носки, но сил хватило только на заползти в шалаш и отрубиться. Хрен с ними: наверняка присохли — не оторвешь.
С носками разобрался часа через три (часов, однозначно, не хватает). Несмотря на пакостный привкус во рту, самочувствие вполне нормальное. А когда размял и выхлопал носки с полотенцем, понял, что снова с удовольствием вспоминаю об обеде. Ничего себе проглотище. Верный признак, что началось восстановление организма.
С пятого раза научив напарника управляться со шнурками — моторная память работает, молодец, братишка, предлагаю:
— Пошли, Солдат, носки обкатаем, надо офисными мешками еще пошуршать.
Он непонимающе улыбался. Я махнул в нужную сторону:
— Еда, Солдат. Искать, пошли.
— Пои, Сеант.
Есть понимание. Достаточно уверенно шагая, думаю о своем преданном друге. Моторная память есть, зрительная — аналогично, ориентируется хорошо. Повреждена речь на звонкие согласные, убита ассоциативная и сложная память, иногда слетает координация, но, кажется, не так уже и часто, или я привык и не замечаю. Шишки вот только тревожат — воспалены и опять вроде сочатся.
Пара часов упорного организованного (Солдат таскал мешки, я вываливал и занимался сортировкой) труда дала хороший результат. Жменя шариковых ручек и карандашей, почти новая папка для бумаг из кожзаменителя со сломанной молнией, четыре одинаковых неисправных калькулятора, нож для резки картона с обломанным лезвием (остатка на заточку карандашей хватит), несколько чистых листов плотной бумаги, керамическая кружка с отколотой ручкой, настольные пластмассовые часы с большим жидкокристаллическим дисплеем. Часы, понятное дело, не работали, но мне интересно было заглянуть в начинку, как и в калькуляторы. И главное — еда. Сливая остатки жидкостей из пинтовых бутылочек, набрал пару пинт на питье и пинту умыться. Выбрав пластиковые пакеты почище, вытряхивал из одноразовых тарелок присохшие остатки лапши, каши (овсянка, сэр), ломтики картофеля. Подтаскивая два очередных мешка, Солдат каждый раз умильно-просяще смотрел на медленно растущую кучку сладких кусочков бисквита. Когда еды набралось на ужин, завтрак и добавку к обеду, я скомандовал конец работе. Ополоснув с напарником руки и лицо (вот принципиально приучу к гигиене), резво смели вкусные ломтики картофеля и честно разделили сладкое.
— Пакеты с едой надо подвесить под потолок, — выдаю умную мысль, наблюдая за обрабатывающими стопку очищенных тарелок крысами. А почему, кстати, они не погрызли мусорные мешки? Мешок, как мешок — плотный полиэтилен, завязка-удавка на горлышке. Наверное, полиэтилен тоже с хитрыми добавками, как и пищевой пластик. Так, самое время полистать прессу: среди офисных отходов попались два глянцевых журнала. Журнал женский — тряпки, украшения, реклама, мода, опять реклама, страничка пастора, комиксы. В общем, как и у нас — херня ни о чем. Журнал для мужчин: реклама, реклама, мода, фигассе, так, Солдат, это тебе еще рано, хотя так себе кобылки, комиксы. А что в комиксах? Зомби, вампиры, доблестная полиция, оргии. Любимое чтиво уродских урок. Журнальчик приберем, для наведения контактов сгодится.
Совсем рядом с нашим жилищем услышал голоса. Хорошо, что тащились мы не спеша и молча. Дав знак Солдату, осторожно подбираюсь к строительной куче.
— Мля, отвечаю, здесь где-то уроды. Жрачку ищут, ща вылезут.
— Шило, мля, если бы не твое фуфло, уже дело бы сделали и в кости гоняли.
— Лысого своего гоняй. Я жмуров таскать не подписывался, дохляки для этого есть.
— Кент сказал…
— Да по херу мне, чо он сказал, я сам в законе. Ждем дохлятину, Боров.
— А если они сныкались?
— Тогда валю халупу, а завтра обоих урою, за жратвой, мля, подтянутся.
Так, ситуация без вариантов, с двумя быками не совладать. Спрятаться — останемся на ночь без шалаша, а завтра точно будет плохо. Значит, косим под дураков. Забрав пакет у Солдата, замаскировал добычу в куче (обидно, если крысы доберутся), закинул ему руку за шею, согнулся, и мы заковыляли к шалашу.
— Во, мля, дохлятина! Где шарились, уроды?
— Так это…
— Чо «это»? Хавальник завали, Зомбак, — бандюк замахнулся дубинкой, но удара не последовало.
— Пшел!
Подпихиваемые дубинкой, мы направились в сторону ангаров. На тропе, в куче мусора лежало тело. Задравшаяся от волочения знакомая рубаха, торчащие ребра — истощенный парнишка, совсем еще мальчик со следами предсмертной муки на лице.
— Дохлятина, схватили жмура за копыта и прописались в дубовозы.
Черт, как мне захотелось кого-то убить! Перехватить дубинку и вбить поганый язык мрази в горло вместе с зубами!
— Че рогом целишь, тварь? Ща у меня схватишь!
— Остынь, Шило. Уроешь — троих тащить придется. Это же Зомбак с Полудурком, мля, два тупаря стертых. Он не въехал, вот и зырит. Слышь, дохлятина, берете жмура за ноги и тащите, понятно?
Рассудок боролся с ненавистью. Нет, шансов мало. Двое, с дубинками. Окончательное решение помог принять Солдат — шагнул к телу и затоптался рядом. Без его поддержки я понял, насколько еще слаб.
За ноги тянуть не стали — взяли за плечи. Паренек совсем легкий, бандюки идут сзади и покрикивают. Душа болит. Мой покинутый мир не самый гуманный, но этот… По лицу — русак, светлые волосы, курносенький, еще нет щетины — подросток, моложе Солдата. Друг тоже идет непривычно серьезный, выражение лица… а ведь он пытается вспомнить. Ну да, по логике — рубаха такая же, наверное, попал сюда с нами, но не выжил. Точнее, выжил Солдат — я-то занял чужое тело.
Боров заметил наши взгляды, или ему наскучил озлобленный напарник:
— Э, Зомбак, что, вспомнил его?
— Нет, не помню. А что, нас вместе привезли?
— Ну, дохлятина. Кажись, пятеро стертых, тебя вон Полудурок сразу схватил и утащил, а этот последний зажмурился.
— А Сол… моего кореша что, не с нами привезли?
— Не, Полудурок тут уже две сортировки кантуется.
— Харэ с тухлогонами рамсы тереть, Боров. А ну, резче, уроды!
Злобная тварь больно ткнула дубинкой. Пришлось замолчать и прибавить шаг.
Мы углублялись в старую часть свалки — точно на юг. Все меньше становилось свежего мусора, пропали вороны, все мешки выпотрошены, под ногами шуршит вечный пластик и разложившаяся от времени бумага. Сначала считал шаги, отмечая каждый километр, но на третьей тысяче силы кончились. Шило подталкивает дубинкой, сознание фрагментами выдергивает приметные места — пятна бывших пожаров, остатки бетонной конструкции, куча здоровенных автомобильных покрышек. По-моему, Солдат тянет нас обоих — мертвого побратима-партизана и меня, случайно не мертвого в этом мире.
