Высокий Народ, будто услышав его грезы (или на самом деле услышав?), обратился к нему, к Иату. Надо же: и Высокому Народу оказалось нужным его удивительное, редкое искусство. Выполнять особые поручения.
То, что просили сделать эльфы, не являлось очень трудным делом. Но и не было легким. Иат должен был вывести из Дарбионского королевского дворца троих рыцарей Братства Порога и принцессу Литию. Вывести так, чтобы никто потом не нашел никаких следов.
Иат вдохновенно принялся за дело. Но его вроде идеально составленный план едва не провалился. Рыцарям Братства Порога по несчастливой случайности взбрело в голову именно в этот день самостоятельно пробиваться из заточения. Они действительно оказались выдающимися воинами. Лучшими из всех существующих и из всех, когда-то живших; каждый из них стоил целой армии. Но даже такие воины вряд ли смогли бы уйти из дворца, наполненного гвардейцами генерала Гаера, вставшего на сторону заговорщиков и сумрачных чужаков-магов.
Иат все же сумел вывести и рыцарей и принцессу. Он привлек к своему делу двоих головорезов из Ночного Братства, которые провели беглецов по древнему подземному ходу из дворца к условленному месту — за городской стеной, где уже ждали четыре превосходных скакуна, а в седельных сумках Иат оставил порядочно золота, провизии и кое-какое оружие.
Учитывая непредвиденные обстоятельства, чуть не сорвавшие дело, все прошло более-менее гладко. С головорезами Иат потом расплатился — отравленным вином, потому что было сказано ему: не оставлять следов.
Расплатился и стал ждать обещанной платы. То, о чем он мечтал последние годы. То, о чем со слезами на глазах прошептал в темном одиночестве своей каморки, когда в голове его раздался голос из далеких и прекрасных Тайных Чертогов…
В доме деревенского старосты Укама садились ужинать.
Хозяйка, матушка Нана, раздобревшая от множества родов, несмотря на душный летний вечер укутанная в теплый платок, тряпичным шаром каталась по просторной горнице туда и обратно — от закута, где располагалась печь, к столу, длинному и массивному, будто гробница. Староста Укам самолично сработал этот стол, а все, что делал староста, было крепким, основательным и надежным. Одним из главных подтверждений этого был Карам, старший сын Укама, такой же рослый, необычайно широкоплечий и твердоскулый, как и отец. Младшие сыновья старосты: погодки Вара и Гаш, лишь немного уступали Караму ростом и силой. А вот единственная и любимая дочь Реша удалась Укаму лучше прочих детей. Реше было всего пятнадцать, а двадцатилетний Карам рядом с ней смотрелся сопляком.
Домашним хозяйством девушка не занималась — глиняные горшки и миски, как и рукояти ухватов и сковородок, были слишком хрупки для ее могучих рук. Что уж тут говорить о костяных иглах и шерстяных нитках… И рукоделью матушка Нана не смогла обучить Решу. Да девушка вовсе и не печалилась по этому поводу.
Кузнечное ремесло — вот что было тем единственным делом, к которому лежала душа Реши. Здешние земли издавна славились дремучими лесами. Еще прадед Укама гонял по этим лесам огров и лесных троллей, дед Укама вырубал вековые деревья, освобождая землю для пашен, а отец Укама сеял на отвоеванных территориях пшеницу, ячмень и просо. А вот гор поблизости не наблюдалось, а значит, не было и гномьих селений, поэтому местным жителям не у кого было покупать металлические изделия и приходилось изготовлять их самим.
И ковала Реша односельчанам лопаты, топоры, ножи и подковы: из заготовок, за которыми одна, без сопровождения мужчин ездила в ближайший город — Арпан. Когда-то Вара и Гаш ездили вместе с ней, но с тех пор, как однажды на глухой лесной тропинке им встретилась шайка залетных душегубов, Укам уверился в том, что охрана девушке не нужна совершенно. А Вара и Гаш еще долго с почтительным смехом пересказывали по деревне историю о том, как после короткой стычки, в которой они так и не успели принять участие, разбойники, вмиг растеряв наглость и оружие, с воплями ужаса бежали по лесу, прыгая через кучи бурелома. Ну… те из них, кто еще мог бегать…
Правда, лишь одно беспокоило старосту Укама в отношении его любимой дочери: близилось время совершеннолетия юной девы Реши, а достойного жениха у нее все не было. Откровенно говоря, в деревне Решу побаивались. Да и сама девушка на местных ухажеров смотрела свысока и в прямом, и в переносном смысле этого слова — самый долговязый из деревенских парней едва доставал Реше до подбородка!
В доме Укама любили поесть. А ужин в этой семье традиционно считался главной трапезой, когда нужно было плотнее набить животы, чтобы крепче спалось, ибо всем известно, что хороший сон и добрый слой жирка — основа здоровой и долгой жизни.
В тот вечер начали с ячменной похлебки, сдобренной гусиным салом. Укам шумно хлебал, запихивая глубокую деревянную ложку в густые заросли пегой бородищи, и грозно сверкал из-под косматых бровей в сторону Вары и Гаша, если те начинали пихать друг друга локтями, вспоминая какое-то недавнее забавное происшествие, и приглушенно гыгыкать. Вара и Гаш под взглядом папаши тут же смолкали, по опыту зная, что за этим последним предупреждением немедленно последует полновесный удар ложкой по лбу.
Карам сидел прямо и, подражая отцу, тоже время от времени бросал в сторону молодежи суровые взгляды. Правда, когда Реша водрузила в центр стола здоровенную доску, на которой исходил пряным паром целиком зажаренный молочный поросенок, Карам, забывшись, в нетерпении заклацал зубами и заерзал на лавке, протянув к поросенку ручищу. И тут же ложка папаши Укама звонко треснула его между глаз. И правильно: надлежало дождаться, пока женщины поставят на стол остальные блюда, сопутствующие главному, и усядутся сами, а потом уж продолжать ужин.
На столе одна за другой появлялись глубокие плошки с печеной репой, отварным белейшим картофелем и лепешками, политыми сметаной. В последнюю очередь матушка Нана втиснула между плошек пару кувшинов с кислым вином и опустилась по правую руку от хозяина. Слева от старосты села на жалобно скрипнувшую под ней скамью юная дева Реша.
— Ну-тка… — прокашлявшись, произнес Укам и вознес над поросенком тусклое лезвие ножа, готовясь отмахнуть себе изрядный кусок из особенно подрумяненной задней части.
В этот благословенный момент во дворе дома хрипло и громко залаял Волк — лохматая псина, размером с хорошего теленка. Укам нахмурился. Гостей он не любил, тем более таких, кто шляется по чужим дворам в то время, когда все добрые люди садятся ужинать. Впрочем, обеспокоился староста не сильно. Сейчас Волк доходчиво объяснит незваному пришляку, что для визита тот выбрал явно не добрый час…
