— Ну все, все, мы уже пришли, — отозвалась вместо нее Ленка, вошла вместе с дочерью в квартиру.
Максим дождался, когда следом за ними прошествует кошка, переступил порог последним, захлопнул за собой дверь. Слава те, Господи, все дома, можно выдохнуть. И приготовиться к завтрашнему дню, а от того, что он принесет с собой, будет зависеть очень многое.
Удивить или хотя бы сбить с толку Максима было сложно, но, как оказывается, очень даже возможно. Для этого достаточно нескольких слов, написанных над неровными строками его рапорта «по собственному»: «Отказать. Рассмотреть на дальнейшее прохождение службы». Максим несколько раз перечитал резолюцию, потом зачем-то перевернул лист, осмотрел изнанку. Словно искал «Удовлетворить по существу» — стандартную формулировку соглашения между командиром и подчиненным. Но зря — пожелание кадровика «служить» отдавало чем-то нехорошим, не то тухлинкой, не то горечью. И опасностью, еще непонятной, невидимой пока, но близкой и неотвратимой. Максим аккуратно сложил завизированный рапорт, убрал его в папку. Достал чистый лист, устроился на подоконнике и написал еще одно прошение — точно такое же, как и первое. Для того чтобы к вечеру получить бумагу с идентичной резолюцией. Два рапорта-близнеца лежали в папке, Максим неторопливо шел к дому. Еще полгода назад подобная резолюция на рапорте «по собственному» была бы немыслима. Все это было не просто странно, Максиму казалось, что он стал действующим лицом какой-то жутковатой игры. И правил в ней нет, вернее, они будут придумываться в процессе, на ходу, сочиняться под каждый шаг актеров. Заранее спрогнозировать ничего нельзя, можно только ждать и действовать по обстановке — подчиняться, сопротивляться или пытаться ускользнуть. Был и еще один вариант — попытаться изменить обстоятельства «под себя», но на этот шаг Максим решиться не мог. Будь он один, тогда ладно, можно было бы рискнуть, но думать сейчас приходилось не только о себе. Остается ждать стартового выстрела и не прозевать первый ход.
Ожидание не затянулось, родственники погибших проявляли нетерпение. А также наглость, нахрапистость и нежелание даже выслушать другую сторону: они пострадавшие, и все тут, остальные должны быстро выполнять их пожелания. Зал суда был заполнен под завязку, Максим пытался высмотреть в толпе знакомые лица, но тщетно. Заполнившие зал непрерывно гудели, из ровного гула выделялись гортанные крики, без конца звонили мобильники. Секретарю стало плохо, но, вместо того чтобы открыть окно, женщину обвинили в неуважении к собравшимся. Ей наскоро оказали первую помощь, и после паузы заседание возобновилось, чтобы тут же прерваться: пострадавшие потребовали заменить присяжных. Адвокат семей убитых заявил, что необходимо сформировать коллегию по территориальному принципу. Присяжным «пострадавшие» заявили отвод, требуя «своих» — для преступлений, совершенных на территории республики, присяжными должны быть местные жители.
— А если это сделать невозможно, — визгливо вещал низкорослый кривоногий человечек, — то дела подлежат рассмотрению в ином, установленном законом составе суда.
«Если невозможно, то суд должен проводиться в открытом режиме, на повороте дороги от селения N к аулу M, в присутствии вооруженных легким стрелковым оружием местных жителей. Охрану подсудимых обеспечить установкой их перед возведенной из красного (он красиво крошится пулями) кирпича стенкой. Беспристрастность суда обеспечить равным количеством выданных боеприпасов для всех участников восстановления справедливости». Максим улыбнулся своим мыслям. И в очередной раз подивился собственному безразличию к происходящему. Комедия, цирковое представление, фарс — все что угодно, только не судебное заседание. Он не мог заставить себя воспринимать происходящее всерьез, с трудом скрывал ехидную улыбку, отвечая как свидетель на вопросы. Пострадавшие даже не утруждали себя тем, чтобы выслушать его слова, орали в спину. Максим не оборачивался, не отвечал на выпады, даже когда среди бессвязных выкриков раздались угрозы и оскорбления. И не только в его адрес — на втором или третьем заседании кто-то злобно выкрикнул имена его жены и дочери. Он всмотрелся в толпу, чтобы увидеть кричавшего, но с тем же успехом он мог пытаться высмотреть в рое ос ужалившее его насекомое. И рядом никого из тех, кто был «своим»: в ходе заседания выяснилось, что все, кто был тогда с Максимом, кто отдавал приказ, не могут присутствовать в суде. Уволены, демобилизованы, не явились по уважительным причинам — Максим остался один на один с полуграмотной, вырвавшейся из Средневековья ордой. «Так не бывает, — крутилось у него в голове с утра до вечера, — этого не может быть». Но это было и продолжалось, и конца ужасу не было видно. Защитник жалко улыбался, мял бумаги, пытаясь перекричать шум и вопли. Максиму казалось, что он на свалке и над головой с карканьем кружит стая потревоженных ворон, но пока не решается напасть на жертву, словно ждет сигнала. И час настал — на одном из заседаний Максим из свидетеля превратился в обвиняемого. Он не смог объяснить, убедить сторону обвинения в том, что трудно удерживать в памяти все подробности боя, произошедшего несколько лет назад. Вопросы ставились так запутанно, что их смысл зачастую уловить было трудно. Пострадавшие требовали провести следственный эксперимент. Максим сразу догадался, что делали они это с единственной целью — запутать суд. К счастью, им отказали, и защитник Максима чуть не захлопал в ладоши, услышав это решение.
Но победа оказалась первой и последней. В тот день из зала суда Максим вышел уже обвиняемым, мерой пресечения ему выбрали подписку о невыезде. Максим расписался не глядя в каких-то бумагах, попрощался со взмыленным, едва переводившим дух защитником и пошел домой. Ленка не работала уже три недели и теперь медленно, но верно сходила с ума от накалявшейся обстановки. Максим торопился увидеть жену, рассказать о том, что произошло сегодня: он запретил Ленке даже подходить близко к зданию суда. Он чувствовал себя персонажем идиотского комикса — настолько нереальной и противоестественной была ситуация, в которой он оказался. И не сразу заметил, что по противоположной стороне улицы идут трое — замедляют и убыстряют шаг синхронно с ним, так же останавливаются и отворачиваются. «Мать твою! — Максим даже рассмеялся вполголоса. — Ладно, давайте поиграем». Максим неторопливо двинулся дальше, остановился у ларька, сделал вид, что рассматривает газеты. Дождался, когда подъедет троллейбус и закроет собой обзор, рванул в ближайший магазин. Выходов из торгового центра было несколько. Максим поднялся на эскалаторе, пересек зал, спустился по обычной лестнице, вышел с другой стороны здания. Понаблюдал, как рядом с газетным киоском мечутся и орут в мобильники «сопровождавшие», ухмыльнулся и окружным путем пошел к дому. Но радовался недолго, прекрасно понимая, что слежка — это так, для вида. Напугать, предупредить, показать, кто тут хозяин. Место жительства капитана Логинова всем известно, стоит лишь поговорить с тем же кадровиком. А в том, что без майора тут не обошлось, Максим не сомневался. И не уедешь никуда теперь с подпиской этой, только осложнишь все. Можно постараться уговорить Ленку, но это тоже дохлый номер.
