— Меня… — Леха кусал губы, уставившись в пожухлую траву под ногами. — Приговор был левый.
— Ну да, ну да, — с готовностью закивал сатир. — Здесь все невинно осужденные. Некоторых, не поверишь, уже разу по пятому злокозненно осуждают. Бывает…
Сатир визгливо захихикал. Быстрые трусливенькие смешки были еще противнее, чем его вонючая, свалявшаяся от грязи бородка.
Леха скрипнул зубами, но ничего не сказал.
— Так что привыкай, рогатый, — сказал сатир, беззаботно мотая копытами. — Око за око и зуб за зуб. Ну и, сам понимаешь, с процентами — все как положено. Будешь работать частью антуража. А я тебя потихоньку в курс дела вводить буду, чтобы…
— Не буду!
— Вот ведь упертый, а?
Сатир снова захихикал, но смотрел уже не на Леху, а куда-то дальше. За плечо.
Леха обернулся.
Позади, сквозь гранитные блоки, совершенно другой вид. Ни скал, ни моря. Плавный спуск в лощину изумрудную от сочной травы. Плотная, невысокая — почти идеальный газон, травинка к травинке.
И форма у лощины такая же идеальная. Края поднимаются все выше и резче, под конец совершенно отвесно. Ограждая лощину, словно бока огромной салатницы.
Только в центре не ровно. Там крутой холм, метров сорока в высоту.
Но сатир смотрел, кажется, не на холм…
Между спуском из святилища и холмом повис шар плотного тумана. Внутри прыгают желтые всполохи.
— Карта загружается, — объявил сатир.
Всполохи стали чаще, ярче… и пропали. Туман развалился, истаивая. Внутри оказался здоровенный детина в камуфляже.
Два метра двадцать? Два метра тридцать? Огромный рост, чудовищные бицепсы — больше, чем у иных бедра, — да еще и в тяжелом боевом бронежилете. Толстые броневые пластины на груди и на животе, на бедрах. Огромные наплечники, съевшие шею, — лишь квадратный подбородок выглядывает из них, мощные скулы да щетка жестких, как проволока, волос стального цвета.
Какой-то миг он еще висел в воздухе, в метре над землей, а потом рухнул вниз. Десантные ботинки по щиколотку впечатались в мягкий чернозем. Килограмм двести сам, да еще и брони на центнер…
— А, блин! — разочарованно махнул ручкой сатир. — Я-то думал… Везет дуракам. Детский сад пожаловал. Ну, давай! Это твой сектор. Давай, не дрожи! С этим все будет как два байта переслать. Тупо, зато быстро.
Леха недоверчиво покосился на сатира. Вот эта-то вот закованная в броню туша — детский сад?…
Но сатир уже соскочил с алтаря и подталкивал Леху к проходу между гранитными блоками.
Леха невольно уперся, но тут пространство дрогнуло и пошло волной. Два гранитных блока всколыхнулись, рванулись навстречу каменными руками…
Мир сжался, закружился — и тут же все кончилось. Только вокруг уже не гранитные блоки капища и клочки сухой травы, а ковер сочной изумрудной травы.
Выбросило в лощину. Прямо перед закованным в бронежилеты здоровяком.
Руки в камуфляже скользнули за плечо, и из-за броневых наплечников появился шестиствольный пулемет. Миниган, как их называют в американской армии. В нашей таких нет, есть только четырехствольные. Но даже четырехстволки либо станковые, либо на вертолетах или истребителях. В другой ситуации это было-бы даже не смешно — миниган вот так вот, в руках, без всякой опоры, без упора во что-то тяжелое, чтобы увести огромную отдачу… Но в руках этого здоровяка миниган казался обычным ручным оружием.
А потом Леха наткнулся на его взгляд. Холодный, спокойный, равнодушный. Безжизненная зимняя вода под коркой льда. Глаза идеального карателя из «Мертвой головы». С таким взглядом не нужны ни череп на рукаве, ни две руны-молнии …
Взвыл электропривод, и шесть стволов минигана закружились. Шесть черных глаз полетели по кругу маленькой каруселью смерти. Распустились огненным цветком — и по ушам оглушительно ударило.
И тут же врезало в грудь, потащило назад.
Десятки пуль били в грудь, рвали броневые наросты. Раскаленный металл обжигал шкуру, все новые и новые пули кромсали броневой панцирь и рвались глубже, глубже…
Броневой щиток вздыбился клочками рваного металла, больше не защищая. И вот тогда стало больно по-настоящему. Кто-то проткнул шкуру, вбил в грудь, ломая ребра, десяток раскаленных плоскогубцев — и щипал, крутил, рвал ими изнутри…
Леха втянул воздух, чтобы закричать, выплеснуть вместе с криком хоть каплю той боли, что жгла и рвала изнутри. Но боли уже не было.
Под брюхом пожухлая трава, вокруг гранитные блоки капища. За ними тучи, море, грохот прибоя…
И глумливая морда сатира с узкой, свалявшейся от грязи бородкой.
— Ну! — радостно сказал сатир. — Я же говорил, как два байта. Вжик — и все. Одной очередью. Детский сад… Чего дрожишь-то?
Слова сатира струились между ушей, не попадая в сознание.
Леха медленно приходил в себя и изо всех сил пытался прогнать воспоминание об этом ощущении, когда пули… как раскаленные плоскогубцы… внутри…
— Нет! — Леха замотал головой, вытрясая это чувство, это воспоминание.
— А, ну да… Ты же в первый раз… — помрачнел сатир. Но ненадолго, тут же оживился: — Ну ничего. Привыкнешь. А вот, кстати, и еще один…
Леха крутанулся назад, где между гранитных блоков виднелась зеленая лощина.
На идеальном изумрудном лугу остались черные следы от тяжелых ботинок. Бычья туша, с развороченной грудью: зазубренные концы броневых листов, белые дуги ребер, клочья потрохов, расплывающаяся вокруг темная лужа…
А над всем этим повис туманный шар, полный желтоватых всполохов. Рассыпался на туманные клочья…
— Хотя нет. Тот же, — сказал сатир.
Он! Тот же закованный в броню каратель с ледяными глазами!
— Ну, давай, — сказал сатир. — Это твой сектор. Давай, чего разлегся!
— Что «давай»? — переспросил Леха, холодея.
— Сам знаешь.
Сатир дернул подбородком на выход в лощину:
— Давай…
— Нет!
Леха проворно заработал копытами, откатываясь подальше. Но пространство вздрогнуло и пошло волной. Гранитные валуны вздыбились, ловя в свои каменные объятия. Мир сжался, через миг разгладился…
Мелькнула сочная зелень лощины, и ноги вошли во что-то мягкое. Леха едва удержался, чтобы устоять на этом склизком и податливом.
В нос ударила трупная вонь. Прямо перед глазами бычья морда, уже почти разложившаяся. Вытекшие глазные яблоки, ввалившийся нос. Губы и щеки расползлись, обнажив зубы. Броневые пластины на лбу и на скулах истаивали на глазах, превращаясь в трухлявую рыжую губку, осыпающуюся от толчков…
А впереди каратель. Снова этот взгляд, спокойный и равнодушный. Руки уже выхватили из-за спины миниган — шесть черных дул, готовых выплеснуть пули, которые будут рвать тело, как…
