— Вряд ли. Думаю, что Райзен. Он очень ревнив.
Ирэн чуть смутилась.
— Ты знаешь об этом?
— Да, знаю. И мне все равно. И думать не хочу, кому ты принадлежала раньше. Но вот он… Я все время отбираю у него то, что принадлежит ему. Или принадлежало. Все время мешаю. Ты любила его?
— Наверно, — ответила она тихо. — Он казался мне необыкновенным человеком. Умным, рассудительным. Главное, надёжным, рационально мыслящим. Я была безумно счастлива, когда он обратил на меня внимание.
— И что же случилось?
— Это все так глупо, — смутилась она. — Хорошо, я расскажу. Я забеременела. Он разозлился и приказал мне сделать аборт. Он совершенно ничем не хочет себя обременять. Дети — это ужасно. Он всегда так брезгливо говорил о них, маленькие, копошащиеся комочки, лишённые разума. Кричат, плачут, пачкают пелёнки.
— Если бы все как он рассуждали, человечество вымерло. Человек он разумный. Бред.
— Я отказалась, — продолжила она печально.
— Правда? — обрадовался он. — У тебя есть ребёнок? Где? Ты сдала его в приют? Послушай, Ирэн, мы возьмём его, и я усыновлю.
— Ребёнка никакого нет. И не будет никогда. Ты должен об этом знать тоже.
— Ирэн, что произошло, объясни меня, пожалуйста, — попросил он жёстко. — Хочу знать все.
— Меня подстерегли, когда я возвращалась домой, из театра. Избили. Очень сильно, — через силу, глухо произнесла. — Попала в больницу, потеряла ребёнка. У меня было внутреннее кровотечение. Он не пришёл. Ни разу. Хотя, зачем? Я его больше не интересовала. Не согласилась выполнить его приказ.
— Ты думаешь, это он организовал? — спросил Фрэнк, помрачнев.
— Я не могу сказать точно. Но били меня именно в живот, — добавила она, и в глазах собрались слезы, побежав по щекам.
Он сжал её в объятьях, стал нежно гладить по волосам, по спине, мягко касаясь губами кожи.
— Нет, я все-таки его убью! Обещаю. Он за все заплатит.
— Ты не сможешь, — сквозь слезы прошептала она.
Его губы тронула злая усмешка.
— Почему ты так думаешь? Моральные принципы не позволят? — саркастически спросил он. — Позволят. Ещё как. Нет у меня никаких принципов. Когда дело касается его. Мерзавец. Безжалостный подонок.
— Милый, я должна тебе это сказать. Он бессмертен, — быстро сказала Ирэн, напряжённо вглядываясь его лицо. — Поверь мне. Не думай, я не сошла с ума.
— Ирэн, я прекрасно это знаю. Мы ведём сейчас работы по уничтожению камер жизни. И тогда он за все получит. Ничего, котёнок, все будет в порядке! Забудем обо всем! Нам сейчас с тобой надо думать о свадьбе, — добавил он, прижав к себе Ирэн.
— Ты не передумал? — прошептала она.
— Почему это я должен передумать? Я тебе уже подарок приготовил, — с хитрой улыбкой произнёс он. — Надеюсь, тебе понравится.
— Ты пригласишь… его? — тихо спросила Ирэн.
Фрэнк скривился, и, вздохнув, ответил:
— Я должен его пригласить. Прости. Он же друг семьи. И давай договоримся. Ты забудешь навсегда о том, что у тебя было с ним. И второе. Я буду сам отвозить тебя в театр утром, и увозить вечером. Извини, мне придётся, контролировать каждый твой шаг. Пока… Сама понимаешь.
Фрэнк каждое утро отвозил Ирэн в театр, а вечером заезжал за ней. Иногда он оставался на репетиции. Сегодня он тоже сидел в зале, почти на самом последнем ряду, чтобы не смущать Ирэн. Она и Палментери репетировали любовную сцену в «Тоске». Режиссёр Оливер Перкинс, плотный мужчина с тёмным бобриком волос, давал указания. Усы и бородка, обрамлявшие тонкие губы, крупный, крючковатый, с широкими крыльями нос, пронзительные, карие глаза под густыми бровями придавали ему мефистофельский вид. Перкинс отличался вздорным, невыносимым характером, жёстко третировал бедных артистов, но при этом обладал невероятным талантом.
— Вы никогда не любили, мисс Веллер? — язвительно орал Перкинс. — Ну, может быть, вы что-то читали об этом? Пофантазируйте. Нельзя играть любовную сцену с таким каменным лицом.
У Фрэнка сжалось сердце от жалости, когда он заметил слезы на глазах Ирэн. Перед мысленным взором опять вспыхнули недавние события, когда, казалось, он держал в руках нежное тело, которое, кажется, уже покинула жизнь. Фрэнк подошёл ближе к сцене, и как можно доброжелательней сказал:
— Мистер Перкинс, не могли бы вы повежливее разговаривать с мисс Веллер?
Перкинс резко обернулся на голос и воскликнул:
— Почему в зале посторонние?! Молодой человек, выметайтесь! Немедленно! Пока я не вызвал охрану!
Фрэнк быстрым шагом приблизился к нему, Перкинс узнал его, но выражение его лица не стало более благосклонным.
— А, мистер Кармайкл, — буркнул сухо Перкинс. — Все же я вас попрошу выйти. Иначе мисс Веллер так и не сможет сосредоточиться.
Фрэнк усмехнулся, и не стал спорить. Он прекрасно знал о мерзком характере Перкинса, который оказался выброшенным на дно жизни, именно потому, что не умел льстить, пресмыкаться, и не видел различий между бедным и богатым. Фрэнк не удержался, и когда проходил мимо сцены, поймал руку Ирэн и поцеловал с улыбкой, стараясь её ободрить. Оказавшись на улице, быстро зашагал по тротуару к своему «Мустангу». Услышав рёв несущейся машины, удивлённо обернулся. По улице стремительно нёсся взявшийся ниоткуда «понтиак» чёрного цвета. Глазастая, тупая морда, с торчащими «клыками» из решётки радиатора быстро увеличивалась в размерах. Фрэнк инстинктивно отпрянул, в последнее мгновение выкатился из-под колёс машины. С трудом поднявшись, он оглядел улицу, но мерзавца простыл и след. Доковыляв до машины, и уняв дрожь в пальцах, завёл мотор, решив все-таки поехать на завод.
— Здравствуйте, миссис Леман. Для меня есть что-нибудь? Спасибо! — сказал он, взяв из рук секретарши папку.
— Мистер Кармайкл, вас ждут, — сказала она осторожно.
Фрэнк обернулся и скривился от досады, увидев приземистую, маленького роста женщину, с абсолютным отсутствием талии и покатыми плечами, одетую в бесформенный балахон темно-серого цвета. Почти квадратное лицо, обрамленное иссиня-чёрными волосами, уложенными в старомодную причёску, тёмные, выпуклые глаза рептилии, способной убить взглядом, длинный нос и тонкие губы не вызвали ничего, кроме омерзения.
— Мистер Кармайкл! — взвизгнула дама. — Вы должны меня выслушать!
— Мисс Розенберг, я вам уже все сказал, — резко бросил Фрэнк, совершенно не расположенный к разговору с этим уродливым крокодилом. — Письменно изложил все претензии, почему не могу напечатать ваше творение, — последние слова он произнёс с нескрываемым отвращением.
Он прошёл в кабинет и хотел закрыть дверь, но дама ворвалась за ним и нервно закричала:
