– Только вы, возможно, не в курсе, что число моих требований несколько возросло со времени нашего последнего разговора, – продолжал Сетов.
– Что вы имеете в виду?
– Я хочу, чтобы вы пропустили сюда представителей средств массовой информации.
Пресса, телевидение – ну, словом, всё по полной программе… Пусть снимают машину.
Сердце мое опять нехорошо заныло.
– Нет, – сказал я. – Этого вы не получите никогда. Что, захотели стать героем дня? Вот уж не знал, что вам так хочется славы!
– Что вы, шеф, – сказал он, как говорил много раз раньше. («Черт, потом надо не забыть приказать своим людям удалить из записи все намеки на то, что мы с Сетовым были когда-то близкими знакомыми», подумал я). – Я просто пекусь о праве общественности получать наиболее полную информацию о событиях в стране и за рубежом… Да не бойтесь вы так, ничего об Опеке я им все равно не скажу, мне главное – чтобы нас троих показали по телевизору.
– Но зачем?
– А просто так! – огрызнулся он, и тут я впервые почувствовал, что он нервничает и вообще смертельно боится. Понятное дело, на его месте любой бы боялся. – Поменьше задавайте вопросов, мой хороший, а побольше делайте!.. Итак, я жду. В вашем распоряжении – двадцать минут, и если по истечении этого срока я не увижу свою физию в прямом эфире, считайте, что мы с вами не договорились со всеми вытекающими последствиями!..
Дурак, какой же он дурак, подумал я. Он совсем забыл, что у него больная мать, которая не выдержит прямого репортажа с места преступления ее сына. Тем более, если нам потом придется прикончить его…
Я нажал клавишу отключения связи и, ничего не видя вокруг себя, огляделся. Белые пятна лиц окружающих повернулись на меня.
– Ну что, ребята, – сказал хрипло я. – Готовьте прессу и телевидение!
– Шеф, вы действительно хотите?.. – начал было Копорулин, но я перебил его:
– Ну нет, я еще не сошел с ума! Журналистов и телевизионщиков придется изображать вам, мои хорошие!..
Через двадцать минут внутри небольшого участка Тверской улицы, оцепленного и блокированного со всех сторон, разыгрались следующие события.
Стоявшие на Манежной поперек проезжей части машины оцепления с «мигалками» и включенными, несмотря на белый день, фарами как бы расступились, пропуская внутрь кавалькаду разноцветных фургончиков и легковых автомобилей, которые ринулись прямиком к «наутилусу» и, не доезжая до него нескольких десятков метров, визжа тормозами, встали прямо посреди проезжей части. Из них высыпала толпа галдящих людей, держащих в руках фотоаппараты, микрофоны, видео– и телекамеры. Как по команде, они устремились к машине, захваченной Сетовым, но тут их уже поджидал дополнительный кордон милиции. Я объявил по мегафону:
– Граждане журналисты, вам предоставляется пять минут для осуществления съемки с места событий. Поясняю суть дела. Два часа назад неизвестный террорист, угрожая оружием, захватил на стоянке у отеля «Интурист» автомобиль вместе с супругами, личности которых в настоящее время выясняются, в качестве заложников. Преступник выдвинул следующие требования…
И так далее. Слушая мое сообщение, толпа людей с камерами не теряла время напрасно: непрерывно щелкали фотоаппараты, жужжали телекамеры, кто-то поспешно бормотал в диктофон, остальные лихорадочно строчили в блокнотах.
Закончив свое выступление, я, не обращая внимание на истошные выкрики «журналистов» («Господин генерал, дайте эксклюзивное интервью для первого канала!», «Как на это реагируют городские власти?», «Вы собираетесь удовлетворить требования террориста?», «Почему он это сделал?»), повернулся и собрался залезть в фургончик нашего оперативного штаба, как вдруг правая задняя дверца «наутилуса» распахнулась настежь (а все-таки прав был я насчет местонахождения людей в «наутилусе»!), и из машины, бледный, как привидение, осторожно выбрался Подопечный. Вслед за ним возник и Сетов, прижимавший ствол пистолета к виску своего бывшего «приятеля».
На мгновение на Тверской воцарилась мертвая тишина, а затем бешено застрекотали камеры, еще интенсивнее защелкали фотоаппараты, и голоса «журналистов» стали такими истошными, что трудно было разобрать, что конкретно они выкрикивают. Я пристально следил за Сетовым. На мгновение наши взгляды встретились, при этом он едва заметно кивнул мне в знак немой благодарности, а потом они с Подопечным снова исчезли в машине, и дверцы захлопнулись почти одновременно.
Шоу закончилось. По моему сигналу, милицейский кордон стал теснить людей с камерами к машинам с яркими надписями «Телевидение» и «Радиовещание» на дверцах и кузовах, наконец, взревели моторы, и данный участок улицы вновь опустел.
Наверняка в «наутилусе» имелся портативный телевизор, и сейчас, глядя на его крошечный экранчик, Кирилл Сетов ждал, чем кончится его кампания с целью саморекламы. Результат не заставил себя долго ждать: по всем московским каналам шли экстренные репортажи «спецкоров» о «событиях в центре праздничной столицы».
На разные лады журналисты повторяли ту информацию, которую я сообщил им через мегафон, кое-кто умудрился даже записать мой голос… Всё остальное представляло собой домыслы и риторические вопросы на фоне непрерывно повторяющихся одних и тех же кадров: вот из «наутилуса» показывается Подопечный, а вот вылезает и Сетов, спокойно улыбаясь в объектив. Камеры снимали этот момент в основном крупным планом, и поэтому лица террориста и его жертвы были хорошо видны на экране.
Я переключился на российский канал. На экране тут же появилась заставка знаменитой передачи, и в камеру натужно улыбнулся известный телеведущий. «Добрый день, дорогие телезрители, – начал он своим густым, бархатным баритоном. – Правда, не для всех этот праздничный день оказался действительно добрым»…
Я глубоко вздохнул и нажал кнопку вызова на коммуникаторе, с помощью которого осуществлялась связь с «наутилусом».
– Вы довольны, Сетов? – спросил я, услышав в наушнике знакомый голос.
– О да, – охотно откликнулся Кирилл. – Спасибо, шеф, я знал, что вы меня не подведете. По-моему, мы с моим приятелем выглядели вполне фотогенично, не правда ли?
Еще бы, злорадно подумал я. Ведь снимали тебя не какие-нибудь операторы ведущих телекомпаний, а профессионалы Опеки, привыкшие пользоваться сложнейшей аппаратурой записи в самых неблагоприятных условиях. Труднее всего было заманить сюда для достоверности парочку известных телекомментаторов, я даже и не знаю, какими средствами и способами пришлось воспользоваться для этого моим людям. Но теперь цель этого розыгрыша вроде бы достигнута, и неважно, что телепередача ведется из фургона рефрижератора за углом, где была за рекордный срок развернута полевая телестудия. Неважно и то, что передача эта ведется исключительно на два телеприемника – тот, что находится в машине Подопечного, и тот, что есть у меня…
