— Вероника, мне кажется, тебя тут приняли за какого-то монстра. Если не нацепишь это украшение, нас убьют. — Журналистка осторожно подняла медальон и подала девушке.
— Спроси у толстяка, нас не будут разлучать? — Таркова взяла амулет, но выполнять приказ не спешила. Она дерзко изучала мужчину, голову которого венчал пирамидальный шлем.
— Он сказал, что нас с тобой переводят на особое положение. Я теперь буду вроде как в твоем услужении. Дожила, едрена-матрена к твоей бабушке!
— Хорошо, — кивнула девушка, повесив «Опаленную розу» на шею.
Магринц подошел вплотную к синеглазке и укоротил цепочку кулона настолько, что теперь стало невозможно снять ее, не разорвав. Вельможа таким образом якобы лишил колдунью ее магических возможностей. Амулет не только защищал от воздействия магии, но и не давал своему обладателю обращаться к силе.
— Теперь она не опасна, — успокоил свое воинство толстяк. — Катрук, свяжи ей руки.
Ударник прицепил на место топорик и принялся выполнять приказ. Синеглазка одарила атлета презрительным взглядом, но сопротивляться не стала.
— Господин Оршуг, — к магринцу подбежал один из боевых магов. — Ваш ратор… он скончался.
— Значит, был недостаточно хорош для такой должности. Предайте тело земле. Гридон, забери значок, теперь ты будешь моим ратором. По крайней мере, до тех пор пока мы не вернемся домой.
— Рад служить, мой господин. — Волшебник с благоговением приколол заветный знак себе на грудь. — Вы не пожалеете…
— Рад служить, мой господин. — Волшебник с благоговением приколол заветный знак себе на грудь. — Вы не пожалеете…
— Я уже жалею! — резко прервал первого помощника вельможа. — Но заменить тебя пока некем. Вместо того чтобы слушать хозяина, ты лезешь со своей болтовней. Когда войдем в город, ведьму и ее подругу отведешь к моему шурину. Пусть их накормят и посадят под замок. Сам догонишь отряд позже. Мы остановимся в харчевне за базарной площадью. Понял?
— Да, мой господин.
— Тогда строй отряд и — вперед. Рабынь второго сорта отправишь на рынок сразу, для отобранных в подарок гермагу купишь рабскую одежду. И только попробуй не справиться. Я церемониться не буду.
Злавадская, опасаясь появления синяков, в это время растирала больное место. Женщина слышала каждое слово собеседников. Лица толстяка она видеть не могла, зато по физиономии Гридона четко уловила смену его состояния. Радость от нового назначения сменилась едва скрываемой обидой.
Оршуг пребывал далеко не в лучшем настроении. Получить в свое распоряжение девушку с зеркальным взглядом действительно считалось огромной удачей, но чтобы сохранить эту тайну, ему пришлось избавиться от неплохого помощника и представить рабыню колдуньей. Узнай гермаг о ее существовании, он наверняка потребует девушку себе, ведь появление волшебницы из завратного мира также являлось событием из ряда вон выходящим. Тогда нынешняя жертва вообще окажется бесполезной.
Перед выходом магринц собрал всех командиров.
— Сегодняшняя вылазка в потусторонний мир не слишком удалась, поэтому я не хочу, чтобы ее подробности знал еще кто-либо, кроме участников. Скажите бойцам, что одно лишнее слово будет стоить им языка, два — головы. В особенности это касается гибели моего первого помощника. Уяснили? То-то. Теперь о «пряниках». Молчунов по возвращении домой, наоборот, ожидает двойная оплата, их командиров — тройная. Совещание заняло не больше минуты, и отряд размеренным шагом направился в главный город Ливаргии — Лирград.
— Господин, разрешите? — Гридон догнал хозяина, убедившись, что все приказы выполнены.
— Чего тебе? — пробурчал магринц.
— Я о пленницах, которых следует доставить к шурину. Может, их сначала переодеть в горожанок? Меньше будет вопросов. — Новый ратор изо всех сил старался показать рвение.
— Действуй и поскорее, — недовольно согласился вельможа.
Через несколько минут отправленный гонец вернулся с двумя комплектами женской одежды. Отряд к этому времени как раз подошел к стенам Лирграда. Бойцы были вынуждены остановиться. По приказу ратора Злавадской развязали руки.
— Переодевайтесь. — Гридон вручил вещи брюнетке.
— Пусть все отвернутся, — приказала Мадлена.
— Не осложняй жизнь себе и другим. А то ведь мой хозяин может и передумать.
— Ладно, пока не буду, — вздохнула журналистка и повернулась к подруге: — Нам предлагают надеть местную одежду. Прямо на виду у всех.
— Тебя это смущает? — удивилась скромности журналистки Таркова.
— Вообще-то да. Публика не та. Чувствую себя девкой в портовом борделе среди пьяных матросов.
— Попробуй представить, что демонстрируешь нижнее белье на подиуме, сразу полегчает.
— Попробую.
— Да, не забудь спросить, почему они только тебе руки развязали?
Злавадская напялила просторную юбку и блузку.
— Ну у них и размерчики! Разве в таком можно ходить?
К женщине подошел один из арбалетчиков и с помощью многочисленных лямок быстро подогнал костюм по фигуре. Ратор схватил Мадлену за запястье и нацепил ей серебристый браслет.
— Переведи подруге, что это украшение запросто убьет тебя, если она будет вести себя неподобающим образом. Небольшое заклинание, которое я успею произнести даже на последнем вздохе, — и все.
Брюнетка одарила волшебника испепеляющим взглядом и передала Веронике неприятную новость. Только после этого синеглазку развязали и позволили переодеться.
— Пойдете за мной к маграфу. По сторонам не смотреть, говорить можешь только ты. И учтите: мы очень спешим. — Новоиспеченный первый помощник магринца повел пленниц один, чтобы не привлекать лишнего внимания со стороны горожан. Женщины шли по бокам чародея, взяв его под ручки.
— Гридон, — Злавадская, несмотря на чрезмерно закрытую по ее меркам одежду, не могла не опробовать свое обаяние на чужаке, и заговорила, как только они углубились в город, — почему господин Оршуг не ценит твои старания?
— Женщина, не суй свой нос в чужие дела!
На подругах была одежда с тремя лямками, которая позволяла считать их свободными представительницами очень древнего ремесла, а волшебника — их клиентом. Существовали и другие варианты для этой довольно колоритной троицы, но горожане оценивали их именно так. А потому проходившие мимо мужчины провожали стройные фигурки девиц с некоторой завистью, а женщины — с презрением во взгляде.
— А я не могу видеть, когда так несправедливо относятся к умным людям.
— Тебя мочь никто и не заставляет. Иди себе молча.
