В конец перепуганная девочка не нашла ничего лучше, чем закричать в темноту:
- Клевоц!
Неожиданно, о чудо, ответный клич северянина раздался совсем близко, почти рядом. А через какую-нибудь сотню ударов сердца - показавшуюся Изабелле вечностью - Холмин уже помогал ей стаскивать мокрую одежду. Жрице оказалось не до стеснения. К тому же, еще только выкрикивая имя северянина в первый раз, она загадала - если спасет ее, быть им вместе.
Клевоц завернул ренкинэ в меха, быстро расчистил участок земли где, рядом с девушкой разжег костер, над которым вскоре весело забулькал настой. Сам же, стянув верхнюю одежду, а сушку ее одеяний отложив на потом, пробрался в сверток, где Изабелла всё еще стучала зубами, никак не могла согреться.
И поцеловал ее. Девушка сама потянулась навстречу, неумело пытаясь отвечать. Такая хрупкая, беззащитная. Лицо Изабеллы в сумраке показалось Клевоцу еще красивее, чем в ярком дневном свете: исполненное некой загадочности, будто утонченная девушка из сказки. И совсем не вспоминалось о том, что когда-то в бою она стоила десятков северян, что переправляла за грань его отца, что чуть не убила самого Клевоца.
Они любили друг друга с перерывами до рассвета. И если в начале между ними происходило обычное сплетение ног, то затем Клевоцу захотелось опробовать рассказанное Вызимом. И будь перед ним южная вдовушка, понимающая толк в происходящем, пожелания Холмина оказались бы отклонены как недостойные. А Клевоц по первому разу не стал бы настаивать, ведь старики уже однажды, как он полагал, посмеялись над ним с корнем ртокрива, вдруг и сейчас в советах содержится подвох. Но Изабель не знала, что прилично, а что нет, потому у молодых всё получилось.
После того как они поутру оделись и направились в лагерь, первыми словами, с которыми Изабелла обратилась к Клевоцу, оказались:
- А ты будешь меня любить?
- Буду, - не колеблясь ответил тот.
Он толком не знал, что на юге называют романтической любовью между мужчиной и женщиной. А на Севере одни называли любовью отношение ко всем своим женщинам. Вторые, такие как отец Клевоца, как Дан и другие им подобные - к одной единственной. Третьи под старость выделяли в любимые пленницу или пленниц - нужно же как то утешить, говорили они, тех, чье селение зачастую разорено самими северянами и родня прорежена ими же. А Клевоц понимал вопрос так: любовь, с одной стороны, нечто большее чем нежность, а с другой - нерушимое обещание быть вместе.
Но Изабелле его 'буду' было мало:
- А зачем тогда тебе две женщины? Неужели нельзя обойтись одной?
- Не вздумай такое при ком-нибудь еще сказать, - не то чтобы Клевоц был искренне возмущен, но выяснения отношений между Чеславой и южанкой хотелось избегнуть. - Из вас главная - Чеслава, она - моя законная жена. Если обходиться одной - то при мне должна остаться она. - Смысл слов несколько контрастировал с миролюбивым тоном северянина.
- А вот у нас признается только одна спутница жизни, - обиженно пробурчала Изабелла.
- И у нас многие так делают. Мой покойный отец, например.
Изабелла вздохнула: принимала участие в убиении такого, как вышло на поверку, достойного человека.
- Но, - продолжил Клевоц, - всех это коснется только тогда, когда прекратятся войны. Когда мужчин и женщин станет поровну.
Но сам он не верил в то, что такое время когда-нибудь наступит без сверхъестественного вмешательства.
Рэл' Юрий во время похода смог попристальней присмотреться к Изабелле, вызвавшей подозрения в своем жреческом происхождении еще в городе. Ее манеры, явная непривычность к происходящему, очевидная изнеженность. Это могла быть, конечно, одна из городских дворянок. Но южанин ранее внимательно слушал фойерфлахские сплетни - кроме вдовы городского имперского казначея никого из рэл'ли даже не подозревали в общении с северянами. А, по мнению южанина, обращению с пленницей не соответствовало поведение Клевоца и Изабель, целующихся явно по взаимному согласию. Правда, ночное бегство девушки Юрий прозевал.
Да, Юрий Нижнегорский рассчитывал на 'помилование' от императора. Но пока клятва Похитителю всё еще была действительна. И он решился послужить северянину - упредить. Можно, конечно, сделать вид, что не заметил; не уверен, а потому смолчит. Но северяне честно защищали Империю, а жрецы последнее время находились у Юрия под подозрением.
Кого-нибудь другого своим откровением Нижнегорский застал бы врасплох. Но северянин быстро нашелся с ответом, ведь Юрий не знал о том, что жрицу взяли в плен:
- Тише, тише, - прошептал Холмин. - Если она услышит...
Юрий искоса бросил настороженный взгляд на жрицу - и впрямь, если начнет швыряться заклинаниями, можно и не остановить.
Но Клевоц его отчасти 'разочаровал':
- Она с нами. Но если узнает, что ты проник в тайну, здесь будет жарко. Я тебе ничего не говорил, но знай: не все жрецы поддерживают увиденную тобой в Спорных землях и в Фойерфлахе предательскую линию. А рэл'ли недавно убедили присоединиться к нашим союзникам. Забудь об услышанном, не лезь в эти интриги - в глазах мирян жрецы хотят выглядеть едиными, потому бесславную смерть тебе может подстроить любая сторона.
- А как же ты?
- Они считают, - поморщился Клевоц, - что северянам самим по себе в любом случае не поверят.
Теперь, когда с погоней разобрались, а последствия корня ртокрива сошли на нет, Клевоц расслабился. По утрам он начал придумывать для своей ренкинэ развлечения на северный лад. Такие, чтобы и ему было интересно. Они уходили в лес на лыжах, то обгоняя, то приотставая от отряда. Играли там в снежки и другие зимние игры. Он пересказывал сказания, которым Изабелла отказалась бы верить, не будь свидетелем отбитых штурмов Фойерфлаха и собственного пленения. Учил читать следы животных: заячьи прыжки; идущей след в след маленькой волчьей стаи; рысий, словно после кота-переростка; крупные следы лося; лисий след, похожий на собачий, но будто более аккуратный. Метки, оставляемые когтями, зубами, рогами. После обеда ренкинэ ехала, отдыхая, на телеге, а северянин отправлялся проверять охранение или же сам служить оным.
Клевоцу хотелось быть нежным с Изабеллой, а ей оказалось интересно с ним и девушка впервые начала всерьез интересоваться чужим укладом, даже узнала, что до Войны присоединения на Севере были свои деревянные церкви. Однако с происшедшим во время боев уничтожением зданий, а также гибелью 'постигающих эта часть уклада канула в лету.
Единственное, чего она теперь боялась, так это встречи с остальными северянами (и северянками) на Холме. Временами в сны Изабеллы вплетались воспоминания об утаенном содержании захваченных храмовых записей вкупе со словами Вызима: 'ее сжечь!'
