Йода отправил в рот очередную ложку супа.
— Почтим жизнь, наслаждаясь ею, падаван. Убивая, можно почтить только смерть; только темную сторону.
— Ну, тогда темная сторона нынче в большом почете, — с горечью произнес Уи.
— Малыш, ты уже много часов как не спал, — сказала Лазутчик.
— Не называй меня малышом, — угрожающе прошипел Уи. — Я тебе не младший брат. Это я присматриваю за тобой, Таллисибет, а не наоборот. Джей Марук был прав насчет тебя. Если бы мне не пришлось защищать тебя в космопорту, я мог бы успеть спрыгнуть вниз и не дать ей убить их обоих.
— "Защищать меня"! — возмущенно закричала Лазутчик. — А кого дроид-дворецкий притиснул к перилам, когда я бежала вниз по лестнице? И вообще, кто сбежал от нас на тот верхний уровень, чтобы слушать байки о так называемой "настоящей семье"? — добавила она, побелев от гнева.
Йода с сожалением поставил чашку рядом с собой.
— Слышите вы, как она действует?
— Кто действует? — отрывисто спросил Уи.
— Темная сторона. Всегда нашептывает она нам что-то, гнездясь в нашей боли. В нашем горе. Она вливает нашу боль в общую боль, наше страдание в общее страдание.
— А может, ей есть что сказать. — Уи посмотрел на звездное небо, светившееся над столом. — Вам-то легко. Какое вам дело? Вы ведь ни к кому не привязываетесь, правда? Может, вы никогда и не умрете. Что вам Макс Лим? Еще одна ученица. После стольких веков кто упрекнет вас в том, что вы их всех не помните? Ну, так для меня она была кем-то гораздо большим. — Уи с вызовом посмотрел на Йоду. На его щеках блестели слезы, но взгляд был злым и колючим. — Она заменила мне мать, раз вы отняли меня у настоящей матери. Она выбрала меня своим падаваном, а я подвел ее, позволил ее убить, и я не собираюсь сидеть здесь, набивать брюхо и ни о чем не думать! — закричал Уи и смахнул со стола тарелку с блинами. Блюдо полетело на пол.
Глаза Йоды, полуприкрытые тяжелыми веками, как у дремлющего дракона, сверкнули. Он слегка шевельнул пальцем. Еда, блюдо, бокалы и все остальное зависли в воздухе. Блюдо вернулось на стол; блины горкой улеглись на блюдо; перевернутая чаша Уи выпрямилась, и в нее ручейком влилась ароматная лиловая жидкость. Все, что было на столе, вернулось на свои места.
Еще одно движение пальцев Йоды — легчайший щелчок — и голова Уи повернулась, будто управляемая невидимыми нитями, так что его взгляд оказался устремлен на старого джедая. Глаза у Йоды были зеленые — зеленые, как болотная вода. Уи прежде не догадывался, насколько жуткими могут быть эти глаза. В них можно было утонуть. Они могли затащить тебя внутрь.
— Рассказать мне что-то новое о боли, ты думаешь, что можешь? — тихо произнес Йода. — Думаешь, старому учителю нет дела, м-мм? Забыл ты, кто я? Стар я, да. М-м. Любил я больше твоего, падаван. Терял больше. Ненавидел больше. Убил больше.
Зеленые глаза сузились, превратившись в горящие щелочки под тяжелыми веками. Глаза дракона — старые и жуткие.
— Думаешь, мудрость дается бесплатно? Темная сторона, да — легче ее последователям. Боль становится слишком сильной, и они питаются тьмой, чтобы сбежать от нее. Но только не Йода. Йода любит и страдает из-за этого, любит и страдает.
Было так тихо, что можно было услышать, как падает перышко.
— Цена мудрости Йоды — высока она, очень высока, и все выше она с годами. Но расскажешь ты мне что-то новое о боли, да?
— Я… — губы Уи дернулись. — Я прошу прощения, учитель. Я был зол. Но… что, если они правы? — крикнул он с болью в голосе. — Что, если галактика действительно темная? Что, если все так, как сказала Вентресс: мы рождаемся, страдаем, умираем, и больше ничего? Что, если нет никакого высшего плана, никакого "провидения"? Что, если мы просто послушно страдаем, стараясь как-то оправдать наши страдания, но на самом деле просто обманываем сами себя, потому что никакой надежды нет? Что, если в мире ничего нет, кроме звезд и черной пустоты между ними, и галактике безразлично, живы мы или мертвы?
Йода сказал:
— Это правда.
Падаваны потрясенно уставились на него. Коротенькие ноги учителя раскачивались в воздухе взад и вперед, взад и вперед.
— Возможно, — прибавил Йода и вздохнул. — Многие дни большую надежду на лучшее я чувствую. В некоторые дни не столь большую. — Он пожал плечами. — Какая разница?
— Вентресс была права? — спросил Уи. Он был шокирован до такой степени, что позабыл о своем гневе.
— Нет! Ошибается она! Ошибается во всем! — Йода фыркнул. — Горе есть в галактике, да? О да. Океаны горя. Целые планеты. Тьма? — Йода указал на звездное небо, раскинувшееся над столом. — Видите сами: тьма, тьма повсюду, и горстка звезд. Горстка огоньков. Если нет высшего плана, нет судьбы, нет предначертания, нет провидения, нет Силы — что же тогда остается? — Он по очереди взглянул на каждого из падаванов. — Ничего, кроме нашего выбора, м-м?
— Асажж питается тьмой, а тьма питается ею. Следуй ее примеру, Уи, если хочешь. Следуй ее примеру. — Старый джедай устремил взгляд на проекцию неба, на танцующие солнца, планеты и туманности — крошечные огоньки, сияющие в темноте. — Быть джедаем — значит знать правду и делать выбор. Откажись от света или от тьмы, падаван.
Ороговевшие брови приподнялись над глазами цвета болотной тины. Йода потыкал Уи своим посохом. Тык, тык.
— Будь свечой или ночью, падаван; но выбирай!
* * *
Уи плакал очень, очень долго. Лазутчик ела. Фиделис прислуживал. Учитель Йода рассказывал о Макс Лим и Джее Маруке — рассказывал, конечно, истории об их захватывающих приключениях, но также комичные анекдоты из тех дней, когда они были всего лишь детьми. Они пили, произносили тосты.
Лазутчик плакала. Уи ел. Фиделис прислуживал.
Йода рассказывал, и ел, и плакал, и смеялся; и падаваны увидели, что сама жизнь — словно меч в его руках; даже перед лицом предательства, и смерти, и умерших надежд он горел ярко, как свеча. Как звезда, сияющая в черной бесконечности пространства.
Замок Малро стоял на крутом утесе, который высился на северном берегу залива Слез — глубоководной бухты, охраняемой скрытыми мелями. Река Плакучая, которая впадала в залив, вымыла в прибрежных скалах фантастический лабиринт пещер. Эти особенности — бухта, впускающая тех, кто знает ее секреты, и убивающая тех, кто не знает, а также цепь пещерных галерей, похожая на соты — превращали залив Слез в идеальное пристанище для контрабандиста. Первый граф Малро был пиратом; свой дворянский титул он вырвал у местного общества в обмен на обещание перестать грабить корабли, пролетающие мимо — обещание, которое он, хоть и нечасто, но нарушал.
