— На что ты им сдался — это вопрос отдельный, — Аякс, кажется, не обращал внимания на мою истерику. — Им не ты нужен, им нужны все остальные. Только использовав почти весь потенциал планеты, они смогут построить свой причал. Они давно уже здесь ради этого. А к причалу будут приставать их большие корабли. Хорошая у нас планета. Красивая.
— Какой причал…, — начал было я. И вдруг сник.
— Иди, забери Виктора. И Танильга там… Совсем ей плохо. Она же считает, что во всем виновата.
— Ну не она, так все эти… её соплеменники, или как их назвать.
— Иди. Все будет хорошо, — Аякс резко развернулся и стремительно зашагал, разрывая тишину скрипом морозного снега.
Я постоял немного, пока Аякс не скрылся за деревьями, и тоже захрупал, возвращаясь назад. К Виктору. Тот так и сидел, сгорбившись и положив руку на свежий холмик.
— Вставай, Вить, простудишься.
— А, да, надо уходить, — он поднялся, пряча от меня глаза.
Через несколько минут мы уже опускались в свое убежище на скрипучем лифте.
Танильгу я нашел в комнате, где стоял наш подключенный к Интернету компьютер. Она о чем-то беседовала с Гамбургом. Кстати, он уже почти переселился к нам. Это было проще, чем каждый раз приходить сюда с самыми дикими предосторожностями.
— Знаете, Майер, у Танильги потрясающие знания по истории! — слегка эмоционально сообщил Гамбург. — Такое ощущение, что она изучала её у лучших учителей мира!
— Вы знаете, — без тени улыбки сообщила Танильга, — учителя были, действительно, самые лучшие, которых можно было придумать.
Тут в воздухе повисла пауза и Гамбург поспешил откланяться.
— Танильга, ты должна понять, что твоей вины в гибели Сали нет, — я решил сразу все поставить на свои места. — Саля спасала нас.
— Майер, я все понимаю. Но ещё… Я специально ходила на все эти митинги. Я надеялась, что ты меня там увидишь. Что ты поймешь, все, что происходит — это звенья той же цепи. Я была уверена, что никакие психотронные пушки не накроют тебя.
— Ты говорила, что не можешь предать своих. Но теперь ты не можешь туда вернуться. Это ты понимаешь? — двоякое чувство охватило меня. Мне было невероятно жалко девочку. Но я нарочно пытался сделать ей больно, её невольная бесчувственность бесила меня сейчас.
— Я никуда не вернусь. Я не могу назвать их своими. Я чувствую себя чужой среди них.
— Да сколько можно говорить загадками! — вдруг взбесился я. — Ты одна можешь мне объяснить, что это все значит, что за дрянь происходит вокруг. Пойми — нельзя быть и ни тем, и ни этим. Если ты с нами, объясни все.
— А ты готов это все понять? — вдруг очень жестко спросила Танильга.
— Я — готов!
— Тогда слушай. Только не говори потом, зачем я это все тебе рассказала. Мы здесь давно, очень давно. И могли бы уже владеть всем. Но есть одно большое «НО». Это ты.
— Я??? Не притяни вы меня за уши к вашим играм, только бы вы меня и видели. Орал бы сейчас, как все остальные бараны на площади, и был бы рад. Искал бы врага в зеркальце, или как вы там говорите.
— Нет, я не правильно сказала, — Танильга вдруг покраснела, как школьница при виде двойки в своем дневнике — все сложнее. Мне очень трудно говорить с тобою, употребляя такие категории, как раса, планета, Земля. Что-то со мной происходит.
— Давай, употребляй. Считай, что пишешь реферат по прикладному землеведению, — усмехнулся я.
— Ладно. Я скажу. Вы отличаетесь от нас только слегка. Одной странностью. Вы не хотите развиваться поступательно, выбрав раз и навсегда свой путь. У вас время от времени, редко, раз в сотни, если не тысячи лет, появляется некто, кто выводит вас на новый путь. Кто спасает вас то от гибели, то от процветания.
— А вы кто такие, откуда взялись? — я все-таки не выдержал и перебил Танильгу.
— Откуда мы взялись — издалека. Но и вы, и мы появились одинаково. Из одного истока. И биологически мы одинаковы. Только жили в разных местах. Вот и стали отличаться. Но не это важно. Важно то, что мы бы уже давно были здесь и жили бы с вами в мире. Ну, в иерархическом мире.
— То есть вы господа, а мы рабы? — я жестко глянул на Танильгу.
— Не смотри на меня так! Не я строю такую систему. Я просто одна из них. Почти. И я не говорю, что мне это нравится. Я другая. Уже другая.
— Так что же вы, такие умные и целеустремленные, не разобрались в два счета с нами. Давно здесь, говоришь?
— Расчеты показали, что если в стадии завершения работ над причалом родится человек, способный повести за собой, то нас ждет провал. И гибель всей нашей цивилизации. Вы сами, воспользовавшись этим причалом, пойдете к нам.
— Причал. Это что?
— Мне сложно объяснить. Ну, считай нуль-транспортный портал.
— Но даже перед перспективой провала вы не отказались от своей идеи?
— Мы сумели вычислить, где и когда может появиться наиболее вероятный девиатор.
— «Девиатор» это как? — резануло незнакомое слово.
— Тот, кто провоцирует радикальные повороты в истории. Их рождение можно вычислить.
— Ну и? Я подозреваю, что сейчас ты скажешь, что девиатор это я. Только не говори, что Христос мой прадедушка.
— Расчеты только вероятностные. Нужно убедиться, что это именно тот человек. А уже потом — изоляция.
— Ну и давно вы решили, что именно я такой?
— Расчеты делаются заранее. Прогнозируется биопсихологическая ветвь. Мы следили, за тем, чтобы именно она реализовалась.
— В каком смысле ветвь?
— Мы тщательно следили за тем, чтобы все браки твоих предков происходили согласно нашим расчетам.
— Что за чушь! Ты говоришь «мы следили»! Да тебя на свете не было тогда, когда я…
— Ты прав, Я не могла следить за всеми твоими предками. Наблюдения начались незадолго до моего рождения.
— А ну да, очень давно! — я не скрывал иронии в своем голосе.
— Да, очень давно. Для тебя давно. У нас разные представления о давности. Для тебя давно, для меня не очень. Ты должен помнить. Твоя бабушка рассказывала о том, как её деда, младенца, спасло чудо в пожаре Москвы?
— Да, было такое.., — согласился я. — А ты откуда знаешь?!
— Это я его тащила, замотанного в тряпку, по горящему городу… Я была его нянькой.
Что делает человек, когда чувствует себя полным идиотом? Наверное, чаще всего чувствует себя идиотом. А что еще делать в такой ситуации? Только что я считал Танильгу несчастным ребенком, а теперь не знаю, кем считать себя. Омерзительное чувство. Как будто я оказался объектом глупого розыгрыша. Все вокруг, наверное, понимали, что со мной что-то не так. Никто не пытался заговорить, даже за обычно шумным обедом все хранили молчание. А я боялся взглянуть в глаза кому бы то ни было. Какие ещё сюрпризы ждут меня?
