Техник зашелся в беззвучном смехе, но лицо его отражало отнюдь не веселье. В лице его, в каждой черточке обычно бесстрастной маски поселилось ныне только одно чувство, глубокое и необъятное, как сама Бездна, — ненависть! Жгучая, испепеляющая, беспощадная ненависть. Глядя в это искаженное лицо, Безымянный уже не в первый раз усомнился в собственном выборе и подумал: а не ловушка ли всё это? Хотя для каких целей она могла понадобиться техникам — он не представлял, что отнюдь не означало отсутствие таковой цели. Одно можно было утверждать с очевидностью: месть здесь ни при чем. Не того полета птица он сам, чтоб ради него устраивать весь этот спектакль.
Но на всякий случай он отступил на несколько шагов назад и приготовил пару парализующих информационных форм. Он даже начал окружать себя коконом энергетических потоков — чем бес не шутит, глядишь, прямо сейчас придется вступить в бой.
— Поле Милосердия… так называется это место! — Ви`ател, казалось, не заметил перемены, произошедшей в его спутнике, не различил его тревоги. Техник продолжил свой рассказ как ни в чем не бывало! — Поле Милосердия… твои предки действительно верили, в большинстве своем, что даруют моим предшественникам великую милость победителей — избавление от страданий! Забавно… — снова беспричинный, озлобленный смех, больше походящий на плач. — Ирония заключалась в том, что как раз здесь, на этом самом месте, располагается одна из самых больших лабораторий моего народа. Потаённая, сокрытая, заброшенная…
— Возможно, оттого Конфедерация и выбрала это место? — предположил Безымянный, стараясь разговором отсрочить момент неизбежного, как казалось ему, нападения.
Техник развернулся лицом к человеку, и взгляд его вновь вернул прежнее, осмысленное и даже в некотором роде умиротворенное выражение.
— Нет! — категорично заявил он. — Никогда Конфедерация не ведала об этом месте. Оно было покинуто задолго до тех времен, как наш народ подвергся гонению.
— В застенках «вопрошающих» очень хорошо умеют развязывать даже самые неразговорчивые языки, — усмехнувшись, возразил Безымянный. Он немного помолчал, а затем добавил: — Особенно, самые неразговорчивые. Мнемоники «алых» — спецы своего дела, и они способны вытянуть из любого сознания все, что им нужно.
Ви`ател равнодушно пожал плечами, словно и не было давешней, необузданной вспышки гнева.
— Не в этом случае, — весьма безмятежно проговорил он. — Как я уже сказал, «Кротовая нора» — так называется эта лаборатория — была покинута своими создателями очень давно. Техники, обитавшие в этом месте, оставили его около двух тысяч лет назад, сами же — бесследно сгинули. Где и когда — неизвестно. С тех пор и до момента, как мой клан обнаружил и заново открыл лабораторию, она находилась в глубокой консервации, окруженная защитным вакуумным куполом. Никто не знал о ней. Никто даже не подозревал о её существовании! Мы сами обнаружили её лишь недавно и при весьма необычных обстоятельствах, не оставляющих сомнений, что для всего остального мира её существование — тайна. Всего пять лет назад она находилась в замороженном состоянии.
Безымянный отвел взгляд от лица техника и, сощурив глаза от нестерпимо блестевших в металлических прожилках солнечных бликов, уставился на истерзанную землю. Еще одна тайна — будь и она, и все прочие секреты техников неладны! Он решил не спрашивать, не интересоваться этой новой загадкой. Он утомился от бесконечного напряжения, беспрерывной готовности к… неизвестности. Усевшись на ближайший, нагретый солнцем камень, он потупился и погрузился в угрюмое молчание.
Неподалеку, из-под нависающего над неприметной ямкой камня, выбралась крохотная изумрудно-зеленая ящерка, с коричневым спиралевидным узором на спинке. Её глаза-бусинки, безостановочно моргая в опасливом сосредоточении, остановились на сидящем человеке, решая: является ли он угрозой. Безымянный не шевелился. Его потертый, выцветший за долгие годы плащ висел мертвой, неколеблемой грудой тряпья, придавая его тощей фигуре сходство с каменным изваянием. Успокоившись, зверек стремительно порскнул прочь, отправившись по своим делам, быстро-быстро перебирая крохотными четырехпалыми лапками. Вот так же и он сам, подумалось Безымянному, точь-в-точь как эта ящерица: суетится, бегает, прячется, а стоит остановиться — появляется страх. Страх, что его обнаружат, поймают, выследят, затравят. Вечная настороженность, неспособность расслабиться, успокоиться — как же они угнетали. Только сейчас он понял, что уподобился зверю, что стремление выжить постепенно стирало его человеческий образ, превращая некогда живое лицо в омертвевшую маску. Да, инстинкт самосохранения помогал, оттачивал сноровку — но отнимал чувства, давал силы — но забирал эмоции. Он видел то, во что превращается. Там, в Тартре. Видел людей, бесстрастных и холодных убийц, с пустыми глазами как у Легионеров. Таким был Вархид — лишь перед самой смертью сумевший обрести себя былого. Таким был Кадо-стрелок — вся жизнь которого свелась к беспрестанной погоне за новой жертвой. Таким был Коротышка Чин — для которого гнев и ярость заменили все остальные чувства, превратив его в совершеннейшую и беспощадную машину смерти. Неужели же и ему, потомку древнего рода Александеров, уготована подобная же участь? «Земля Проклятых не кара и не судьба, Тартр — это кровь твоей души», — так говорили исконные обитатели тех мест. «Он забирает всё и ничего не предлагает взамен», — добавляли те, кому уготовано коротать свой век в Запределье, во искупление грехов.
— И к чему вы всё это рассказываете? — с трудом прервав цепочку безрадостных рассуждений, обратился к технику Безымянный.
— К тому, что… Видите ли, Конфедерация ведь действительно уничтожила всех техников, всех до последнего.
— Не понимаю, а это-то при чем здесь? Весь этот бессмысленный… — Безымянный смолк на полуслове. Мгновение потребовалось ему, дабы в полной мере осознать весь смысл сказанного. — Погоди-ка… Если всех техников перебили… То кто же ты тогда такой, Бездна поглоти твою Душу!
— Я техник, — просто сказал Ви`ател, чем привел своего спутника в ещё большее недоумение и раздражение.
Он последовал примеру Безымянного и примостился на ближайшем окатыше, легко подогнув под себя ногу.
— Полагаю, мне следует объясниться чуть более… детально, — проговорил Ви`ател, уставившись в землю.
— Да уж, не помешает! — немедленно откликнулся Безымянный, и трудно было разобраться, чего в его словах больше — любопытства или раздражения.
Техник, казалось, не расслышал его. Он сидел, всё так же сутулясь и склонив голову на грудь, на лице отпечаталось выражение глубочайшей озабоченности и концентрации на чем-то доступном лишь ему самому. У ног его играли в пятнашки крошечные облачка пыли, пробужденные к жизни невесомыми порывами ветерка. Пыль была сероватая, маслянистая, словно пепел погребальных костров, на которых истлела надежда.
