Тридцать секунд...
Не вывалился ли рюкзак при взлете? Достаточно ли далеко она зашвырнула его внутрь, чтобы взрыв причинил какой-то реальный вред кораблю?
В ответ на ее вопросы далеко в небе расцвел крохотный огненный шар. Бомба таки взорвалась...
Шар стремительно разрастался, и вскоре все небо осветилось потрясающей, ослепительной белой вспышкой.
Она знала, что взрыв даже целой тонны «С-4» не мог бы вызвать подобное. Наверняка взорвался корабельный запас топлива, что бы ни служило источником энергии на корабле пришельцев. Может быть, рюкзака «С-4» действительно хватило для детонации такого взрыва, но не исключено, что дело в наскоро выполненном ремонте.
Она была уверена, что в любом случае обломки анализировать не придется, потому что после такого взрыва для разгадывания головоломок не найдется даже самой маленькой детали.
Она закрыла глаза и подождала, пока пройдет ослепление от вспышки взрыва. Когда она открыла их снова, над ней стоял генерал Пономаренко.
— Вы соображаете, что натворили, дурная баба? — взревел он. — Вашей воинской карьере пришел конец, Лигачева! Будет следствие, официальное дознание, возникнут вопросы и у Федерального собрания...
— Я давно хочу этого, — ответила она, — и буду рада рассказать миру, как в новой, демократической России обращаются со своими солдатами и рабочими, поведать о том, какую околесицу мы плели американцам, лишь бы не дать им приблизиться к этим нашим гостям!
— Уверен, что в этом не будет необходимости, — послышался другой голос.
Рядом с генералом остановился аристократического вида мужчина в штатском.
Он перешел с русского на английский:
— Я Григорий Комаринец, посол России в ООН. Думаю, мы можем рассчитывать на сотрудничество генерала Филипса в деле внесения ясности в этот небольшой инцидент без привлечения Федерального собрания и прессы. Нет необходимости волновать общественность подробностями, не так ли, генерал?
Лигачевой незачем было слушать ни ответ Филипса, ни продолжение разговора. Она поднялась на ноги, отвернулась и, отплевываясь, стала стирать пыль с лица, а заодно и досаду с сердца.
Ни одна из сторон не пожелает признаться, как далеко она могла зайти в стремлении украсть технологию пришельцев или воспрепятствовать сделать это противной стороне. Ни одна сторона не захочет обсуждать нелепую жажду убивать, продемонстрированную Яшиным, Уайлкоксом и остальными. Ни те ни другие не захотят признать само существование пришельцев.
Поэтому все останется в тайне. Филипс и Комаринец состряпают для прикрытия какую-нибудь историю. Может быть, расскажут о появлении здесь иранских террористов. Что бы они ни придумали, все станут твердо держаться согласованной версии.
Она тоже будет помалкивать, потому что, даже если ее военная карьера на этом не закончится, она вполне может внезапно «погибнуть в катастрофе» или «покончить с собой», не сумев выйти из депрессии после гибели товарищей по оружию.
И, кроме того, никто ей все равно не поверит. Монстры-пришельцы, потерпевшие аварию в Сибири? Кто такое станет слушать?
Она горько улыбнулась Шеферу и его другу. Они знают, что такое правда и чего она стоит. Шефер уже пробовал растолковать ей это. Знают и понимают, но увезут свое понимание с собой.
Раше ответил ей улыбкой, хотя и не был уверен, что она хорошо видела его лицо на таком расстоянии в темноте, потом спросил Шефера:
— О какой чертовщине шла там речь? Я слышал, что посол планирует замять это дело, но о чем говорили девушка и генерал?
— Он угрожал ей, а она послала его ко всем чертям, — довольно вольно перевел Шефер содержание перебранки Лигачевой и Пономаренко. — Этот ребенок учится быстро. Если она больше не нужна русским, наверное, мы сможем подыскать ей местечко в Управлении полиции Нью-Йорка.
Раше дружелюбно фыркнул:
— Ты всерьез собираешься устроить это для нее? Значит, я вправе думать, что она тебе понравилась.
Шефер улыбнулся:
— Можешь зубоскалить, Раше, но мне кажется, да.
Медленно. Говорите медленно, пожалуйста (англ.).
Что «дверь»? (англ.).
На нее набросились термиты, дурья башка! (англ.).
