Николай Полунин - Цербер

— Вот это да! — восхитился Павел. — Да ну! Вот, оказывается, как это называется, вот что оно такое! Усилием мысли, говоришь?

— А что? — задетый за живое Мишка повернулся к Павлу, но в глаза смотреть все же избегал. — Телекинез и есть. Не так?

— Так. Все так, Миша, дорогой. — Павел откупорил апельсиновую бутылку и медленно вливал в тот же бокал, наблюдая игру цветов. — Телекинез — это для книжек хорошо, научное название, а ты скажи, что нам теперь с этим сокровищем делать? Какая, не при даме будь сказано, следующая мысль ему явится? Не знаешь? Я тоже не знаю. Все время в отключке его прикажешь держать?

Гошины ноги в сандалетах без носок свешивались с края софы. Брюки в махре задрались, обнажив худые бледные мослы.

— Ты, Пал Артемич, думай что угодно («Ну, ты смотри, как уважительно! — изумился Михаил. — Когда узнал только!»), а у меня вон — шеф имеется. Он приказ отдал, я выполнил. А теперь делайте, чего хотите. Хотите, обратно этого чмурика отвезу, только пока спит, а то не ровен час и меня, как это… самое…

— Тебе было приказано только найти. Не брыкайся, — жестом усадил Мишку, — привез и привез, и хорошо, что привез, мне забот меньше. Хотя…

— Вот именно, — сказал Павел, доливая свою смесь шампанским.

— Вот что, мальчики, пойду я все-таки, — сказала Елена Евгеньевна. — Невозможно человеку без отдыха это выдержать. У меня голова раскалывается.

В дверь вновь позвонили. Вновь Павел оказался рядом с ним, тезка-Мишка встал, не зная, что делать. Елена Евгеньевна даже не пошевелилась.

Михаил посмотрел в глазок.

— Ну, вот…

— Здрассте, Михаил Александрович, — сказал Жук. — Елена Евгеньевна у вас? Мы за ней.

Подумав, Михаил впустил его. Реакция Жука на разгром в прихожей была самой естественной: покачал головой, губы сложились дудочкой, он едва слышно присвистнул.

— Чья работа, можете установить? — вполголоса спросил Михаил, загораживая ему ход в комнату.

— Михаил Александрович, — терпеливо сказал Жук, — вы никак не хотите понять. Чтобы что-то предпринимать, я должен получить санкции. Сейчас я имею санкцию доставить Елену Евгеньевну домой. Об этом… — он обвел прихожую, — я доложу своему руководству, и если оно сочтет нужным… Я думаю, оно сочтет нужным. Когда это случилось?

— Когда я на озере был, когда с вами познакомились. В те два дня.

— И что же, ни соседи, ни кто… Ай-яй-яй. Ну, я доложу, сегодня же. А сейчас разрешите…

— Миша, — подошла сзади Елена Евгеньевна. — Миша, пропусти меня, пожалуйста. Жуку: — Вы подождите внизу, нам с Михаилом Александровичем нужно сказать несколько слов.

— Как вас зовут хотя бы? — спросил Михаил ему вслед. — Я — Вадим…

— Очень приятно. — Прикрыл дверь. Поцеловал Елену, погладил по черным кудрям. — Замучилась, девочка? Расставаться бы нам не надо. Совсем не надо, понимаешь? Ну, хочешь, я поеду с тобой? Мы все поедем? Соберешь свои вещи, и…

— И что? Куда? Вы все поедете… Я должна отоспаться, Мишенька. После всего… нет, я больше не могу. Я же все-таки человек, и моим силам тоже есть предел. Пусть это даже случится во сне, мне сейчас все равно.

— Лена, не надо так…

— Все будет в порядке, не переживай. Видишь, я тебя утешаю. Ты пока здесь разберись со всем, а вечером или завтра с утра приезжай. Клянусь, я не тронусь с места, что бы мне ни говорили, ни требовали.

— Я приеду. Сегодня вечером. Жди, не уходи никуда. Лена?

— Да, мой хороший.

— Насчет говорили-требовали… Ты, может, и посоветоваться хочешь кое с кем?

— Вон ты какой, Мишенька, — Елена Евгеньевна провела ладонью по его щеке, — ревнивый. Не только как мужчина — я уж видела, каким ты букой смотрел, когда Паша меня отвлечь пытался, — а и как начальник. Ну как же — шеф… Поцелуй меня, шеф, заждались внизу, должно быть. И побрейся, шеф.

Он нашел губами ее податливый рот, и все вернулось. Нежность, страсть, счастье, которое вот-вот потеряешь. Синяя сумрачная страна…

Месяц…

— Лена, Лена, я хотел тебя спросить. Ты знаешь такую песню, откуда она? Там про тишину, плакучие ивы, про далекие луга за холодными зимами…

— Знаю, — шепнула она, обвисая у него на руках. — Я знаю, Мишенька… Это невыносимо, Миша.

«Все, — холодно и кристально чисто подумал Михаил. — Сейчас я ее забираю, и мы уезжаем. От всех. Хочу быть с ней, только это одно. Все, конец, хватит».

— Лена…

— Мишенька, Мишенька, — горячо шептала Елена Евгеньевна, едва-едва отстранившись от его губ. — Давай уедем, Мишенька! Мне предлагают командировку, два месяца, три, сколько захочу. У нас будет отдельный дом со всеми удобствами, все, что угодно. Мы будем только вдвоем, всегда. Я буду уезжать иногда, но это ненадолго, Мишенька, родной, давай, а? Прямо сейчас?

— Лена, я…

вспышка — цветы — дорога — зеленый газон — вспышка

НЕ ВЗДУМАЙ ОБМАНУТЬ МЕНЯ СНОВА. ТЕБЕ ЭТО НЕ УДАСТСЯ. НИКОГДА.

НЕ ПЫТАЙСЯ ЗАБЫТЬ СВОЙ ДОЛГ. ВСЕ, ЧТО НУЖНО, ТЫ УЖЕ ЗНАЕШЬ. ВСПОМИНАЙ.

БЕГСТВО НИЧЕГО НЕ ДАСТ.

ТЫ ДОЛЖЕН.

ДОЛЖЕН! ДОЛЖЕН! ДОЛЖЕН!

вспышка — цветы — дорога — зеленый газон — вспышка

Он даже смог удержаться на ногах. Это было мгновенно, и он удержался. Но, наверное, с лицом совладать не сумел.

— Миша, что с тобой?! Мишенька…

— Ни… чего. Сейчас. Я сейчас. Мне бы сесть… Опустившись на пол, он попытался набрать в грудь воздуха.

— Позвать Пашу?

— Никого не надо звать. Паша нам с тобой не поможет. И бежать нам некуда. От себя не убежишь. — Он улыбнулся ей с пола. — Сейчас я встану и пойду тебя провожать.

Елена Евгеньевна отступила на шаг. Губы сложились в презрительную усмешку.

— Это ОНА, да, Миша? ОНА была сейчас? Что сказала? Что бежать бессмысленно? А ты подчинился? Не приезжай ко мне, Миша! Забудь обо мне. И вот еще вам напоследок…

Михаил карабкался по стене. Протянул руку, пытаясь задержать ее, ринувшуюся обратно в комнату. Не успел.

Бабахнуло, как бы несколько приглушенных взрывов сразу. Охнул Павел, тоненько незнакомо взвизгнул тезка-Мишка. Елена проскочила мимо, оставив у Михаила в руке пелеринку со своего платья, хлопнула дверью. Щелкнули оба замка.

«И вся любовь, — подумал Михаил. — Молодец, Батя, замки-то починил оба».

Продолжая придерживаться за стену, он двинулся вперед, заранее подготавливая себя к горе трупов и морю крови.

Но все, к счастью, оказались живы, хотя кровь была. Тезка-Мишка зажимал левое плечо, лоб и щека у него были в сочащихся мелких порезах. Обильно лило с брови у Павла, но он не обращал на это внимания, копаясь в осколках на столе. Все стены были в стекающих брызгах, а целой бутылки — ни одной.