Я хлопнул себя ладонью по лбу.
— А! Делайте, что хотите! — объявил всем, опуская руки. — До сих пор нам везло, Бог даст, повезет и на этот раз.
— Гаврила, ты что скажешь? — полюбопытствовал штурман. У меня оставался клочок надежды, что боцман, однажды попросивший сдерживать самоубийственные порывы бравого артиллериста Северского, выступит против затеи с переговорами, но не тут то было.
— Винтовки имеются, водка тоже есть, — проговорил Гаврила, со скрипом потирая бороду. — Ребят покруче нравом мы отберем, так почему бы не дернуть тигра за хвост разок-другой?
— Кирилл? Лаптев кашлянул. — Переговоры — дело хорошее, — сказал он глухим голосом. — Куда лучше, чем затяжная кампания.
Купелин кивнул.
— Я сам поведу отряд, — сказал он таким тоном, будто ожидал, что в сей же миг разразится буря негодования. Бури не случилось. — Георгий, вам придется взять командование кораблем на себя.
— Громко сказано — командование кораблем, — проворчал Северский, поправляя притороченные к поясу ножны с кортиком. — Было бы чем командовать.
— Гаврила, Кирилл, — обратился Купелин к «новоиспеченным офицерам». — Я бы желал видеть в отряде вас обоих. Но если вы…
— Никак нет! — Гаврила поднялся на ноги. — Раз нужны, значит, пойдем оба. Правда, Кирилл?
Лаптев тоже встал и собрался было рявкнуть что-то бодрое, но его опередил Северский.
— А гальванерного старшину я бы приберег до худших времен. У нас на счету каждый специалист, а Лаптев… Если бы не Лаптев, — что тут говорить? — Северский мотнул головой в сторону сияющей лампочки. — До сих пор бы сидели, как сурки, в потемках.
— Ваше благородие! Георгий Иванович! Я ведь был там! — всплеснул руками Лаптев. — Спасибо вам на добром слове и за беспокойство обо мне — сердечно благодарю, но ничего со мной не случится, я вернусь целым и невредимым… а если… а если нет, то динамо-машины будут работать долго, обещаю.
— Господа! — издал я удивленное восклицание. — Почему вы не берете в расчет меня? Я не привык оставаться в стороне, когда затевается подобная… — Я хотел сказать «авантюра»… ну да ладно. Вся наша война — это авантюра от начала и до конца. Но были бы мы не людьми, а тупыми травоядными, так и кидали бы землю на валу, пока не повалились бы замертво. Так что наши авантюры дорогого стоили.
— А вы и не останетесь в стороне, Паша, — вздохнул Купелин и принялся приговаривать, перечисляя: — За корабль вы теперь несете ответственность наравне с Георгием, так что занимайтесь обустройством нашего маленького земного анклава, забот здесь, сами видите — невпроворот.
— Но вам может понадобиться помощь врача! — возразил я. — К тому же я действительно имею опыт близкого общения с «шубами»…
— Категорически — нет! — усмехнулся Купелин. — Извините, Паша. Я думаю, в этой операции у нас не будет времени истекать кровью. Вы заслуживаете отдых. Не все же докторам воевать? Пора бы и солдатам взяться за работу.
— Да что вы такое говорите, Владислав! Мы здесь все — солдаты! — Не то чтобы мне очень хотелось снова входить в образ партизана, но я уже привык находиться в центре событий. Было даже обидно, что меня отодвигают на второй план.
— Не печалься, доктор! — утешил меня в своей панибратской манере Гаврила. — Мы приведем живого «хозяина». Он тебя потешит.
Знал бы он, как может «потешить» шуба! Северский же, гаденько улыбаясь, изрек:
— Нашего доктора и без того найдется кому потешить, зачем ему еще живой «хозяин»?
Я пропустил пошловатую остроту мимо ушей и задал Купелину главный вопрос: — И что же вы станете требовать у «хозяев»? Неужели репатриации всех людей?
Купелин призадумался.
…Галина в самом деле ждала меня в каюте, так что скабрезная шутка Северского оказалась в прямом смысле пророческой. Она дремала под одеялом, одетая в матросскую рубаху. Я, сконфуженный до состояния жестокой аменции, разбудил ее и попросил чаю с сахаром. Галина беспрекословно выскользнула из постели, быстро натянула френч и брюки и выбежала в коридор.
Зашлепали по полу босые ноги.
Не совсем понимая, что, собственно, происходит, но чувствуя смертельную усталость, я прилег на согретую теплом женского тела постель.
Чая я так и не дождался — заснул молодецким сном и беспробудно проспал до самого утра.
Утром на драгоценной стопке «Волны гасят ветер» обнаружилась чашка остывшего чаю, Гали же не было.
Где, интересно, она провела ночь?
Весь следующий день — от рассвета до заката — мы трудились не покладая рук.
Первым делом я поменял Северскому бинты. Его рана заживала на удивление резво. Причиной этому, как я уже замечал, было не мое мастерство хирурга, а низкая активность марсианской патогенной флоры. На Земле Георгий не избежал бы стафилококковой инфекции и последующих неприятных событий, связанных с ампутацией и необходимостью застегивать пуговицы на одежде одной рукой. Северский, конечно, жаловался на боли, но в целом чувствовал себя скорее живым, чем мертвым. Вчера весь день у него держалась субфебрильная температура, сегодня же градусник показывал норму. Хотя я не исключал того, что к вечеру Северского снова начнет лихорадить.
С раннего утра Гаврила начал отбор матросов в отряд Купелина. Предпочтение отдавалось тем, кто в «земной» жизни успел подружиться со славным изделием Мосина — трехлинейной винтовкой. Когда отряд был худо-бедно сформирован (в него вошли девять матросов, и кроме них — Гаврила, Лаптев и Купелин; итого — двенадцать человек), я раздал всем индивидуальные пакеты с перевязочными материалами и провел краткий инструктаж, как ими пользоваться.
Затем наших гвардейцев вооружили и увели в пустошь. Там их стали гонять строем туда и обратно, на мой взгляд, довольно-таки бестолково. Купелин сказал, что они намерены «отработать штурм и удержание объекта в условиях основных типов марсианской местности». Поскольку у нас не было специалиста, который бы растолковал, как, собственно, это нужно делать, а боцман и штурман имели смутное представление о тактике наземных операций, им пришлось много импровизировать и спорить друг с другом до хрипоты и взаимных оскорблений.
Отец Савватий и еще полтора десятка добровольцев, прихватив носилки, предназначавшиеся для раненых, и кое-какой инструмент (лопаты, кувалды, зубила и кирки), спустились к килю «Кречета». Распевая невеселые песни волжских бурлаков, они принялись возводить вокруг броненосца каменную насыпь. В ход пошли и остроконечныеобломки величиной с кулак, которых в окрестностях было пруд пруди, и тяжелые глыбы размером с человеческое туловище. Вершина насыпи по планам должна была сравняться в высоте с основным броневым поясом и прикрыть таким образом беззащитную подводную часть корабля. Мне показалось, что эта затея чем-то сродни сизифову труду, однако Северский мне возразил. Он сказал, что без дополнительных укреплений не обойтись, иначе «любой мазурик с динамитной шашкой способен продырявить нам брюхо и подорвать крюйт-камеры». Я не знаю, были ли динамитные шашки у «хозяев», но смертоносные игрушки, плавящие песок в стекло, имелись точно. Значит, неприятель вполне мог бы прожечь сталь двойного дна и пробраться прямиком в крюйт-камеры — хранилища пороха или же в бомбовые погреба. Хотя, если подумать, зачем туда вообще пробираться? Запустил внутрь красного петуха — и амба стальной крепости, а также ее гордым защитникам…
