— Может, удачливый просто?
— Ага, удачливый. Видел, сколькими удачливыми их квартал на Пятничанах обложен? Нет, толковый волчатник попался, сразу не дается отследить. Ну эт ненадолго. Надеюсь.
Меж тем «дожок», запустив руки в карманы штанов, насвистывал какую-то знакомую мелодию. Не забывая оглядываться по сторонам, неторопливым шагом приблизился к нашему дому кривых зеркал, посмотрел в небо. Гадал, будет ли сегодня снова дождь?
Завидев подходящего человека, он надвинул на лицо маску суровости. Сразу заметно — в роль входит. Вродь как подчиненного собирается отчитывать или сынулю воспитывать. Ремня еще только в руке не хватает, а позу так точно подходящую занял.
— Вот он, стукачок твой, — кивнул Призрак, и я наклонился ближе к щели.
Разглядев лицо подошедшего человека, невольно прильнул к щели еще ближе. Ошибся, может?!
— Да ну на хрен, Призрак… — Вспомнился хлебец, смоченный водой и посыпанный сахаром. Знакомый с детства привкус. — Это не то, — прошептал я. — Это не может быть он.
Но Призрак не ответил. Он будто бы привел меня в лабораторию, где выводят динозавров юрского периода. «Что толку рассказывать? — говорили его глаза. — Сейчас сам все увидишь».
— Ну чего так долго, Варяг? Я задубел тут уже ждать тебя.
— Да с пацанами Маркуса шел. Пришлось круг давать, чтоб не выпалили мой вектор.
Как же так-то? С маркусовскими шел. Не убланы какие-нибудь, славные пацаны, одна из ударных бригад шушкинских «сыновей». А даже не догадывались, что с ними долбящая птица… Не верю… Блин, не верю…
— И что? Отслоились? — шмыгнул носом «дог».
— Да вроде бы, — кивнул Варяг. — У них свои движки, не до меня им.
— Я тебя вообще-то еще вчера ждал. Ты чего, Варяг, забиваешь на меня, что ли? Было же договорено: через два дня на третий.
— Чего сразу наезжаешь? — Варяжский сконфузился, обиженно захлопал ресницами. — Тормознули меня вчера, не мог выйти. Тягачок один привязался, из шушкинских. Отшить не мог, генерала какой-то там родич. — При этом Призрак в меня очами стрельнул — понял, мол, чья заслуга? — А в чем проблема-то?
— Проблема, — ерничая, повторил «дог». — Проблема в том, что Гремучего нашли вчера дохлым, с порванной глоткой. Пацанов его до сих пор найти не можем. А мы и на полх*я не ведаем, что он там нарыл. Или ты нарыл, — нажал Баркас. — Кто его так, а? Может, ты вздумал свои игры водить у нас за спиной? Может, совесть беспокоить начала? Шепнул кому из своих, чтоб Гремучего завалили? А?
Да-а, Варяжский, дожился ты. Чем же тебе платит этот урод, что ты позволяешь ему так с собой разговаривать? Кто он и кто ты? Ты же просто Голиаф по сравнению с этим чмырем. Возьми его за шею да брось об асфальт, чтоб мозги брызнули. А нет, стоишь, что лошара разводной, слушаешь тут. Меня бы точно для такой службы надолго не хватило бы.
— Не, я ни при чем, — искренне округлил глаза он, когда услышал подозрения в свой адрес. — Я из «Невады» два дня и не выходил-то. И никому об этом…
— А у нас товарняк с мукой жопенью накрылся! — в лоб выпалил Баркас. — Слыхал, наверное, да? Так вот Вертун считает, что это дело рук тех тягачей, что с «Урожая» сквозанули. Типа, за чмо это, Жеку, мстят. Ладно, — махнул рукой Баркас, успокоился, — тебе оно все равно на хер не надо. Так кого там, говоришь, Гремучий вел?
Я замер. В статую превратился. Все мое естество протестовало. Будь я каким чародеем, на паузу нажал бы. И никогда б ее не отключал.
— Салмана. Слыхал о таком?
Внутри у меня как камнепад случился. Призрак медленно, что тот робот, повернул ко мне голову. Его лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций, но в глазах читался вопрос: теперь ты мне веришь?
— Знакомое поганяло. В лицо, может, и знаю. Так это что, точно он на «Урожае» был?
— Да точно, точно, — потупил взор Варяг. — Он, когда спал на стойке у Калмыка, проболтался. Я его спросил, не слыхал ли он, кто там был? Он и ответил: «Я не слыхал, я видал». А перед этим шесть патронов из кармана выложил.
— Значит, сука, он и на железке участвовал, — додумал Баркас. — Ну, мудила, жопа ему. Над моей дверью висеть будет, как, сука, эта китайская балямба. Где живет, имя, с кем контактует?
— На Пироговской живет, внизу там. Глебом зовут. А контактирует… Ну со мной контактировал, с Калмыком. В «Неваде» иногда зависает.
«Ахренеть, — думаю. — Ах-ре-неть».
— Ладно, — прошептал Призрак, вложив в ухо крохотную черную ракушку. — Пора с этим завязывать. Окуляр, давай первого.
Влажный шлепок — в голове у Баркаса будто сработала микробомба. Из пробитого глаза брызнула кровь, округлое лицо стоявшего в полуметре Варяга оросило мелкими каплями. Он дернулся синхронно с «догом», и я изначально подумал, что пуля достала его тоже. Визуально выражение их лиц было схоже, с той лишь разницей, что Баркас уже был мертв. Хотя и продолжал стоять на ногах.
Тягач дернулся к кобуре и уже было собрался сместиться с открытого пространства, как его окликнул Призрак:
— Не спеши подохнуть, Варяг.
Тот замер, покосился на деревянный домик, пригляделся к щели. Он все понял. Когда мы вышли с другой стороны, по его лицу скоростным поездом пробежал целый ряд эмоций. От искреннего удивления, минуя попытку изобразить радость — ну как если бы мы повстречались тут случайно, — до крайней степени взволнованности и выражения глаз, с которым обычно говорят «я тебе сейчас все объясню». Вроде как мы его тут с любовником застукали.
— Салман… А вы что, следили, да? Молодцы, хорошая работа, — он кивнул на шмякнувшийся к его ногам труп Баркаса. — Призрак, ну конечно… Снайпер с тобой работает, Калмык был прав?
— Оружие на землю брось, — тихо попросил Призрак. — Только не глупи, а то без руки останешься.
Я на всякий случай держал палец на спусковом крючке «галиля», хоть и понимал, что вряд ли Варяг попытается использовать свой «тэтэшник». Он осторожно вытянул пистолет из кобуры и положил возле своего связного. Наполняющаяся лужа крови тут же овладела стволом.
— А я только вот тебя навещал. Еще и часа не прошло… — Я стал метрах в двух от здоровяка, посмотрел в забрызганное кровью, ранее казавшееся мне таким добрым и открытым лицо. — Как же так, Варяг? За что ты меня, а?
Призрак остался у меня за спиной. Он всегда соблюдал нейтралитет в вопросах, которые его не касались.
— А что ты хотел, Глеб? — Лицо у Варяжского переменилось, колючий холод забрался в некогда добрые глаза душевного громилы. — Или ты, может, считаешь себя каким-то особенным? Заговоренным? В режиме бога? А помнишь, мы с тобой однажды жрали водку в «Неваде» и я спросил: Салман, мы с тобой друзья? Напомнить, что ты ответил? Напомнить? Ты сказал, что у тебя больше никогда не будет друзей. Тогда в чем проблема? Чего ты меня на душу пробиваешь? Если ты мне не друг, то кто ты мне? И кой хрен ты тут задаешь эти вопросы? «Как же так, как же так»… Вот так. Один хрен снайпер завалит, чего мне тут перед тобой исповедоваться?
