Вароу подмигнул Фландри за спиной Банданга.
Пройдя через служебный стерилизатор и миновав ждущих своей очереди кланяющихся Бандангу техников, вся компания вступила на ленточный транспортер, повезший их по коридорам. Стены его были покрыты мутными фресками, изображающими дела и подвиги первопроходцев — героев Биоконтроля. Сойдя с транспортера, они попали в узкую подвесную стеклянную галерею, проходящую под самым потолком над рядом камер.
Камеры были чудовищно огромные. С высоты Фландри видел носившихся по полу камеры техников-жучков. В центре ее находилась цистерна — десять метров в высоту и тридцать в диаметре. От нее в разных направлениях отходили трубопроводы подобно застывшим щупальцам; насосы, мешалки, тестеры, КИП, счетчики — все было разбросано вокруг, словно некий языческий бог собрал вокруг себя помощников-демонов. На многих лицах можно было заметить благоговейное выражение.
Вароу несколько отрешенно произнес:
— Возможно, вы уже знаете, что производство противоядия — биологический процесс. Некий дрожжевидный местный организм был подвергнут мутации. В процессе его ферментации должно было получиться средство, предотвращающее возникновение ацетилхолина. Сами бактерии гибнут при встрече с обычными человеческим антителами за несколько часов. Поэтому если вы покидаете планету — вам нечего бояться. Достаточно последней дозой уничтожить инфекцию, и вы освободитесь от нее навсегда. Но все время, пока вы находитесь здесь, на Юнан Бизар, в вашей кровеносной системе с каждым глотком воздуха будет поддерживаться равновесная концентрация микробов.
К несчастью, эти вездесущие микробы убивают и сами дрожжи. А поэтому необыкновенно важно поддерживать здесь стерильную чистоту. Даже малейшее заражение приведет к последствиям, которые можно сравнить разве что с пожаром в сухой траве. Помещение, где случится беда, должно быть распечатано, оборудование размонтировано, каждую деталь придется стерилизовать по отдельности. Понадобится год, чтобы снова запустить все в действие. Нам повезло — у нас пока только одна такая бракованная цистерна.
— Да любой завод молекулярного синтеза за день сделает то, что вы делаете за год! И чихал он на ваши бактерии, — сказал Фландри.
— Несомненно, несомненно, капитан, — пробулькал Банданг. — Вы там, в Империи, очень умны. Но ум — это еще не все. Есть и другие добродетели. Э-э… Я считаю, вы, Вароу, не должны рассматривать обстоятельства, приводящие к заражению… как катастрофу, что ли. Я бы, наоборот, считал это удачным или полезным в некотором роде. Считал бы Божественным провидением, устанавливающим и поддерживающим общественный порядок, причем наиболее адекватный для этого мира.
— Вы хотите сказать, общественный порядок, который признает незыблемым наследование ценностей и позволяет любой династии обрести свое естественное положение под доброжелательным покровительством некоей истинно научной организации. Основной миссией этой организации, как я понимаю, было и остается — сохранить генетическое и культурное наследие Юнан Бизар в неприкосновенной чистоте, защитив его от деградации и эксплуатации порочными чужаками, — на одном дыхании выпалил Фландри.
— Ого! Капитан, да ты уже так хорошо все понял? — удивился Банданг.
— А вот и цистерна, — прервал их Вароу.
Остекленные лестницы вели из туннеля под потолком вниз, в каждую камеру. Фландри спустился на площадку в нескольких метрах от пола. Полукруглый пульт управления мигал лампами и цифрами. Каждый прибор выдавал информацию о функционировании какого-нибудь блока. Ниже был расположен защитный бункер для мастера на случай аварии. На самом дальнем конце торчал двухполюсный выключатель, выкрашенный в черный цвет. Там светилась красная лампочка.
Человек, неподвижно стоявший за пультом, не привлекал бы к себе внимания, если бы на нем был белый хитон. Но через прозрачный комбинезон была видна его невероятная худоба. Ребра выпирали над поясом юбки так, что их можно было пересчитать. Он повернулся. Гладкий череп с отвисшей кожей и жутковатым золотым клеймом. Но глаза… В глазах горел красноватый огонь.
— Как вы осмелились… — прошептал он и затем, заметив Банданга, — а, прошу прощения, туан. — Он едва пытался скрыть презрительную усмешку. — Я подумал, это какой-нибудь невежда из новичков рискнул помешать дежурному офицеру. Банданг отступил назад.
— Э-э… Ну, знаете, Дженсенг, — он задохнулся от негодования, — вы уж слишком далеко заходите… Уж слишком. Я, знаете, э-э, требую к себе уважения. Да.
Дженсенг обвел их испепеляющим взором:
— Я несу службу здесь, пока меня не сменят. — Вой насосов, проникающий сквозь стекла будки, заглушал его голос. — Вы знаете закон.
— Да, разумеется. Но…
— Здесь, на посту, мы не подчиняемся никому, туан. Я мог бы вас пристрелить просто так, из одного каприза, и никто бы меня не осудил. Закон свят.
— Да-да, конечно, — Банданг вытер лицо. — И у меня, знаете ли, есть служба, которую я должен…
— Это в офисе-то? — осклабился Дженсенг. Тут бойцовским петухом выскочил вперед Вароу.
— Не припомните ли вы нашего гостя, коллега? — спросил он.
— Да, — он бросил взгляд на Фландри. — Это тот, что выпрыгнул в окно. Прилетел со звезд. Когда в клетку?
— Да, может, никогда, — ответил Вароу. — Надеюсь, он станет сотрудничать с нами.
— Но с ним что-то нечисто, — пробормотал Дженсенг и отвернул от них безволосый череп, впившись опять глазами в показания приборов, как будто в этом заключался весь смысл его жизни.
— Я думал, вы продемонстрируете ему, как осуществляется контроль за процессом…
— М-м-м… — только и произнес Дженсенг. Он еще долго стоял с отсутствующим видом, жуя губами и не произнося ни слова. — Да, понимаю, — сказал он наконец.
Обратив на Фландри горящий взор, пергаментный старец — живая мумия! — приказал:
— Смотреть туда. За людьми, обслуживающими цистерну. Если один из них сделает ошибку — любую из ста, — это приведет к тысяче последствий. Мгновенно закиснет тесто для хлеба. Погибает миллион людей. Слышите! Смерть! Вы способны вынести такую ношу?
— Нет, — ответил Фландри с чувством, будто шел по минному полю.
Дженсенг указал белым, как мел, пальцем на пульт:
— Именно я призван следить за показаниями приборов, выискивая малейшие ошибки и исправляя их тут же по ходу дела. Я отслеживаю и вынюхиваю как гончий пес. Триста двадцать семь миллионов раз, с тех пор как вступил в эту должность, я спасал хлеб. Триста двадцать семь миллионов жизней обязаны мне. А как насчет тебя, чужак? Можешь ты похвастаться чем-нибудь в таком роде?
