И тут сработало чутье, впитанное Маем с молоко матери (или приобретенное за детство в театре – какая разница). Он умел различать людей искренних и людей, надевших маски. Кто из окружающих живет свою жизнь, а кто играет – для него было словно открытая книга.
Он увидел человека, старательно исполняющего заданную роль, взгляд которого – недобрый взгляд – также был обращен на колдунью. Май безошибочно узнал конкурента. Итак, их здесь по меньшей мере трое. Даже интересно.
Тот, другой, был невысок ростом, черноволос и носил богатый костюм граагских моряков. Он тоже улыбался. Так улыбается кот, гуляя возле миски со сметаной. Возможно, так же до сего момента улыбался сам Ипполит Май.
Тогда Май решил переменить позицию. Он обошел зал вокруг, предугадывая последовательность событий, и стал ожидать на подступах к лестнице. Колдунья, держа за руку свою рыжую подругу, вела ее к нему. Май взял с подноса крутившегося рядом слуги бокал с игристым вином и отвернулся. Граагский моряк следил за колдуньей с большего расстояния, но не менее пристально, чем Май. Он может быть опасен? Если судить хотя бы по одному внешнему виду, то – да. А если он еще и способен колдовать...
«Что за игру я себе нашел», – мысленно укорил себя Май и покачал головой. Что там говорил ему мэтр Иоржин о пострадавших от других любителей брать призы? Но деньги, деньги. Они были так близко, что останавливаться попросту преступно. Он заберет деньги, отдаст их матери и вновь ничем не будет связан. Он поедет затем... куда-нибудь на юг, все равно куда, главное – подальше отсюда.
Колдунья прошла мимо. Мраморное личико ее чуть ожило, щечки порозовели.
– Я решила, – донеслось до Мая. – Я твердо решила, Флор. Сегодня или никогда.
– Твой отец убьет нас, когда обо всем узнает, – буркнула в ответ рыжая Флор.
Следующей реплики колдуньи Май уже не слышал. Шелестя юбками, они вспорхнули по лестнице наверх. Май выждал немного, гоняя пузырьки в бокале и краем глаза наблюдая за граагским моряком, и в тот момент, когда моряк на что-то отвлекся, подхватил с подноса у слуги второй бокал и взбежал по лестнице следом за подругами.
Что за здание снято для праздника, Май не знал. Не будь бальные и столовые залы первого этажа столь огромны, он решил бы, что это бордель. Отдельных комнат, расположенных на втором этаже вдоль галереи с окнами, было много больше, чем требовалось местным модницам, чтобы переменять наряды.
Вдали, у предпоследнего окна в самом конце галереи, Май углядел переливающийся в лунном свете розовый атлас.
Заслышав, что кто-то поднялся, рыжая Флор предусмотрительно нырнула за портьеру. Потом осторожно выглянула оттуда и, увидев Мая, спряталась вновь. Май замедлил шаги, принял задумчивый вид и направился прямиком к ней.
Он подошел. Быстрый, боязливый взгляд на одну из дверей, в тонкую щель под которой просачивалась полоска слабого света, указал ему, где уединилась со своим юным другом колдунья.
– Что делает такой прелестный цветочек здесь в темноте и одиночестве? – спросил Май, едва удержавшись, чтоб не сказать вместо «цветочек» «поросеночек», и в последний момент заменив сравнение, казавшееся ему более верным, на более приятное. – Вам грустно? Вас кто-нибудь посмел обидеть?
В блестевших при ярком лунном свете глазах в несколько мгновений растаяла настороженность. Рыженькая Флор определенно опасалась незнакомцев – но не таких обаятельных, как Ипполит Май. Тем не менее она, как верный своему долгу часовой, лишь пожала плечиком и ничего ему не ответила.
– Простите, я невежлив и не привел с собой никого, кто мог бы меня вам представить. – Май поклонился, разведя в стороны руки с бокалами. – Ипполит Май. Я путешественник. Я езжу из города в город в поисках самого интересного, что можно встретить в пути.
Глядя на него во все глаза, рыжая Флор присела в реверансе.
– Флорестан Миллер, дочь старшины цеха шляпных мастеров Обежа. Но...
Ипполит Май не выносил слова «но», и особенно – когда его произносила хорошенькая девушка. Он быстро вручил Флорестан Миллер второй бокал вина, и она умолкла.
– Вы не возразите, милая мадемуазель Миллер, если я постою немного рядом с вами? От шума и ярких огней у меня разболелась голова, а покинуть праздник совсем было бы невежливо. Я искал место, где можно слегка передохнуть. – Он заглянул в круглое личико.
Флорестан Миллер опять пожала розовым пухлым плечиком, и края их бокалов с легким звоном соприкоснулись. Май назвал ей свое настоящее имя и гадал теперь, слышала она о нем что-нибудь раньше или нет.
– Конечно, вы можете стоять здесь, сколько вам захочется, – слегка запинаясь, пролепетала она. – Все равно сегодня весь вечер происходят всякие чудеса. Только...
Это было второе слово, которое Май очень не любил.
– Ах, простите, – он словно бы спохватился, – быть может, вы ждете здесь кого-то?
Она поспешно тряхнула тугими кудряшками.
– Нет, нет. В зале для танцев так душно. Я тоже ушла сюда и... мне, собственно, вовсе некого ждать.
Май отпил из бокала и слегка коснулся в темноте затянутой в атласную перчатку мягкой ручки.
– Как может быть, что такой чудесной девушке некого ждать при луне? Неужели с вашим возлюбленным случилось несчастье?
– У меня нет возлюбленного, – прошептала Флорестан Миллер и добавила совсем почти неслышно: – Я рыжая. Над рыжими все всегда смеются.
– Неправда, – совершенно честно возразил Май. – Я никогда не смеюсь над рыжими. Вы похожи на маленькое солнышко. Вы светитесь в темноте. Может быть, все-таки спустимся вниз и потанцуем?
Флорестан Миллер поставила свой опустевший бокал на подоконник.
– Здесь лучше, – сказала она. – На самом деле я немного устала и не хочу танцевать. Но одной мне было здесь скучно... – И атласный пальчик коснулся в ответ руки Мая.
Они поболтали еще немного. Она спросила, что примечательного видел он во время своих странствий. Май рассказал ей, что в Аршаве вновь в моде белые чулки и белые кружева, а прически придворных дам стали столь высоки, что в них теперь вплетают проволоку, чтобы они не теряли форму. Она подвинулась к нему ближе. Май улыбнулся и положил ладонь на бок жесткого корсета.
Из комнаты, где колдунья пребывала в обществе своего юного друга, не доносилось ни звука. И Май по-прежнему чувствовал присутствие Силы. Это было как дуновение ветерка, который легко касается то с одной, то с другой стороны, мягко и неуловимо, но тем не менее не позволяя о себе забыть. «Целуются они там до сих пор, что ли?» – думал Май.
Потом в самом начале галереи раздались тяжелые шаги, и Флорестан Миллер в испуге, более подлинном, чем притворном, прильнула к нему.
Май знал, что это граагский моряк. Он крепко обнял Флорестан Миллер и поцеловал ее в губы, предполагая, что тот, второй, должен непременно их увидеть.
