а жрать уже нечего. Ну объели немного товарищей по службе. С голоду не подыхаем, но желудок постоянно урчит. Три дневных смены — это счастье, перехватишь кусок у товарищей при пересменке. Ночью пьёшь водичку, чтобы желудок хоть чем-то наполнить.
Признаться, два дня выходных я ждал с опасением. В ангаре к общему столу на халяву не подсядешь в отличие от караулки. Тут все такие же горемыки: денег нет, есть нечего, сами перебиваются по принципу кому что бог пошлёт. По всему выходило, что эти два дня мы с Гумусом будем голодать.
С наступлением выходных мне приходило в голову, что, может, стоит продать бахтерец Гумуса, но после я отмёл эту идею. Скину его, с учётом моих невысоких торговых навыков, за тройку, а покупать придётся за восьмёрку. В чём выгода? Да и броня в плане выживаемости лучше, чем пара монет.
Как оказалось, у Гумуса совсем другие планы на наше питание. Паренёк голодать категорически не захотел. Этот!.. Считайте, что я опять долго матерюсь…
В общем, мой мелкий пострел притащил откуда-то местных кореньев. Да ладно это: полкило всяких корешков ещё куда-нибудь можно спрятать под одеждой, главное, стянуть незаметно. Но как он дохлую курицу умудрился уволочь незаметно и где её прятал?
— Откуда?! — ошалев от выложенных припасов, только и смог спросить я.
— На рынке подарили, — лыбится во все свои зубы паренёк.
— Иди сюда!
Сначала я его погладил по голове за инициативу. Потом дал ему подзатыльник за риск: если его спалят на краже, мне же за него отчитываться. Потом я показал ему кулак и похвалил.
— Если ещё чего будут дарить на рынке… — пристально смотрю ему в глаза. — Ты не попадайся… за оруженосца, который такие подарки получает, могут и рыцаря со службы уволить! Ущерб чести и всё такое! Ты меня понял?!
— Да, кор! — Признаться, парень не ожидал такой моей реакции. Он-то думал, что я его только хвалить буду, не озаботившись внушением.
— Часто в местах, где дарят, не мелькай! Подарили в одном — иди в другое! — продолжал я читать мораль Гумусу. — Ты, конечно, молодец! Но будь осторожнее! Ты меня понял?!
— Да, кор.
— Ладно! Не обижайся на меня. Ты молодец! Просто всё это для меня неожиданно! Ну и дарители тебя не должны поймать! Пойдём на задний двор курицу жарить. Я тут заметил… Побудь на фишке! Я кровать в дальнем углу на дрова разберу.
Глава 4
Снова о талантах Гумуса
и моей пьяной дурости
Зажили мы гораздо лучше после того как Гумусу стали дарить на рынке припасы. Сердобольным и совестливым поясню.
В армии нет такого слова — «украли». Есть слова «родил», «поднял», «исчезло»… На крайний случай есть слово «спёр». Между прочим, английское «spare» (лишний, запасной) в иврите превратилось в «спёр», а после осело и на русской почве — «спёрли, спереть». Это то, чего у тебя нет теоретически, а на практике — вот оно.
Воровство в армии — это давнее, уважаемое и освящённое традициями занятие. Собственно, и воровством-то оно называется только при поимке за руку. Грамотная кража уважительно именуется «рождением»:
— Где взял?
— Родил!
— Объявляю благодарность!
— Рад стараться-с! То есть, блин, служу Российской Федерации!
Гумус, конечно, молодец, что не даёт умереть нам с голоду, но такое счастье долго продолжаться не может. Примелькается стервец, и наступит нам каюк.
Если воровать, так брать вагонами, чтобы хорошо отдохнуть. Ну а если прихватят за жопу, то хотя бы не стыдно будет за масштабы.
Как «рожать» вагонами я, понятное дело, не придумал, но парочка идей в моём пропитом мозгу всё же мелькнула. Мы почти десять дней по салонам не ездили…
* * *
Что тут говорить. На выбор у меня всего два салона: первый — с дворянскими шлюхами, второй — со старпёрами. Надо ли говорить, куда мы поехали? Там, где чаще пьют, меньше возможностей спалиться.
Я играл в кости на малые ставки, в долг, под честное слово. Это, между прочим, не только операция прикрытия, но и способ объяснить излишне любопытным, откуда у меня деньги появились.
На удивление, у меня в этот вечер рука была лёгкая. Начал со ставок в долг, а через полчаса даже что-то накопил.
Гумус вначале сидел рядом со мной за столом, а после перестал отсвечивать, пошёл на работу.
Трудись, мой родимый! Только умоляю тебя, не спались! Тут наши сослуживцы с тысячи; если попадёшься, то просто дуэлью за своего оруженосца я не отделаюсь.
Да и вот ещё что! У своих мы не воруем! Свои — это наши десяток и сотня, с определёнными оговорками и наша тысяча, а до чужих так пофиг!
А вы что думали? «Родить» в своей роте и тем более в своём взводе — это крысятничество. А вот спереть у чужих — это подвиг, конечно если тебя не поймали.
Думаете, почему в армии дневальных ставят на тумбочки? Если свои крысятничают, то это вполне обоснованные внутренние разборки. Если же чужая рота чутка опустилась, а твоя приподнялась — это конкуренция!
Несмотря на то, что я почти полностью ушёл в игру, всё равно ловил краем уха крики и вопли пьянствующих в салоне. Вроде никто не орёт, что его обнесли.
Я Гумусу поставил задачу: все деньги не брать. А мне оно надо, потом объяснять, откуда у меня чужой кошелёк?!
Снял мотню с пьяного и сорящего деньгами, одолжил треть денег и вешай обратно, ну или на крайний случай подбрось обнесённому — типа он сам обронил.
Не хватало ещё, чтобы слухи пошли, что в салоне воришка завёлся. А так пьяный богач залезет в кошелёк и гадает, куда столько денег спустил. Под таким соусом обворованный не будет орать, что его обокрали. Тут пол-салона видело, как ты по пьяни чудил. Кошелёк при тебе. Сам ты в мясо был, вот и не вой, а лучше вспоминай, где деньги спустил.
* * *
Через час, когда в очередной раз спустил, а потом опять поднял денег, я вышел из-за стола якобы в туалет.
— Как? — прошептал я рядом со своим мелким.
— Два. Шестнадцать, — шёпот в ответ.
Ну понятно, два — это золото, шестнадцать — серебро.
— Сколько?
— Двое.
Какой он шустрый оказывается! Двоих обнёс! Мне даже не пришлось гадать, у кого он облегчил кошель. Достаточно было взглянуть на два самых пьяных тела и всё само собой понятно. Ну не из нашей части, и на этом спасибо. Тут моя совесть полностью чиста. Свои
