Тот лежал на затоптанном снегу, и вокруг него быстро расплывалась лужа крови, бьющая фонтаном из разорванной шейной аорты.
– Рома! Рома-а-а! – орал Чужинов, выхватив из кармана разгрузки жгут, понимая, что поздно и ничем уже помочь нельзя: слишком велика рана. Шея, часть лица, плечо – сплошное кровавое месиво, из-под которого торчала белоснежная ключичная кость. Тот ощерился уцелевшей половиной лица, вероятно, пытаясь улыбнуться, захрипел, пытаясь что-то сказать. Но в хрипе невозможно было разобрать ни единого слова. Какой-то миг, и Крапивин затих, безвольно откинув голову. – Рома, Рома, – повторял Чужинов, все еще не веря, что тот его уже не слышит.
– Чужак, мы ничем не сможем ему помочь: он мертв – услышал Глеб голос Рустама.
– Как она здесь оказалась? Как? – бормотал Глеб. – Почему мы ее не увидели раньше?
Ему ответил Рустам:
– Здесь столько трупов – вся крыша завалена, несложно притаиться между ними. Или она на какое-то время сознание потеряла. Ты мне другое скажи, Глеб, почему она бросилась именно на тебя? Почему не на меня, Прокопа, Егора, Сему, а именно на тебя? Ты же не ближе всех к ней находился, так почему?
– Не знаю, Рустам, – покачал головой Чужинов. – Только не делай никаких выводов: возможно, кого она первого увидела, на того и бросилась.
– Как бы там ни было, жалко парня, – вздохнул Прокоп Киреев. – Надо бы похоронить, не бросать же так.
– Похороним, обязательно похороним, – кивнул Чужинов. – Как только разберемся со всеми остальными. Мы не уйдем, пока всех их здесь не кончим. Хотя и очень слабое утешение получится. – Он взглянул на мертвого Крапивина и, склонившись над ним, прикрыл его лицо и грудь бушлатом, который тот так и не успел надеть. – Спасибо, Рома! – прошептал Глеб: что бы там ни произошло на самом деле, жизнью он ему обязан.
– Денис, – крикнул он Войтову, – видишь что-нибудь?
– Вижу, – откликнулся тот с самой верхотуры. – Десятка полтора, не меньше.
– Жди команды, без нас не приступай. Вместе начнем.
– Сдается мне, он на мели. – Прокоп, как и все остальные, смотрел на теплоход, находившийся посередине реки Одны.
– Не просто на мели – утонул он, – поправил его Денис Войтов. – Приглядись повнимательней: нижняя палуба едва из воды торчит. Вернее, надо льдом.
Они дошли наконец до Однинска. Дошли, несмотря ни на что, и теперь им предстояло пробраться в самый центр города.
«Только не все дошли», – скривился как от зубной боли Чужинов.
В гибели Крапивина Глеб винил лично себя: недосмотрел. Да – на крыше было полно трупов. Да – очень трудно отличить облудка от обычной твари, когда они валяются вот так, вповалку, залитые кровью, с многочисленными отметинами от вонзившихся в их тела пуль. Да – никто не мог предположить, что облудок окажется вместе с другими тварями на крыше: все считали, что он управляет издалека, тщательно скрываясь от людских глаз. Да – перед этим была бессонная, нервная ночь, которая всех вымотала. Все так, но это лишь оправдания, а если ищешь их себе, значит, не прав.
«И ведь какая хитрая! – Чужинов скрипнул зубами от злости. – Не бросилась сразу, когда мы были настороже, дождалась, пока не расслабились».
Продукты и патроны, оставшиеся после Романа, раскинули по похудевшим за время рейда рюкзакам. Постояли, посмотрели на могилу, возвышавшуюся над землей едва заметным бугорком, и пошли дальше, не оглядываясь.
– Следов к пароходу как будто бы нет, – оторвался от бинокля Джиоев. – Вернее, какие-то имеются, но явно не твариные и уж тем более не человечьи.
– Подходы открытые: на реке издалека будем видны, – засомневался Киреев. – С другой стороны, река – она тут везде, и обойти ее не удастся. Главное, чтобы лед выдержал.
– Куда он денется? Морозы стояли еще те, давно такой суровой зимы не было. Ну что, Глеб, потопали?
– Потопали, – кивнул тот. – Но за два раза: Рустам, Прокоп, Егор – останетесь здесь. Прикроете, если понадобится. И самое главное: увидите, что мы влипли безнадежно, даже не отсвечивайте, уходите. Попытаетесь где-нибудь в другом месте Одну пересечь. Рустам, – взглянул он на Джиоева, – я на тебя надеюсь. Список у тебя есть, но запомни: главное – первые три пункта в нем, остальное как получится. И не перегружайтесь: то, что мы должны были унести всемером, втроем вы никак не упрете. Войтов, Сема, за мной.
Река Одна, на чьих берегах и располагался Однинск, была широка. И теплоход, к которому они направлялись, старательно озираясь вокруг в надежде вовремя узреть опасность, тоже был немалым: многопалубный круизный лайнер. Группа из трех человек на заснеженном льду Одны практически не выделялась: маскхалаты, на оружии – чехлы-«колготки» и даже автоматные магазины обмотаны белым пластырем. Но такая маскировка против людей, и лишь при беглом взгляде. От тварей не поможет и самый совершенный камуфляж.
Добравшись до теплохода, поднялись в рубку, осмотрелись вокруг при помощи оптики, уделив особое внимание противоположному берегу. Дело к вечеру, им еще предстоит там оказаться и найти подходящее убежище: горячей пищи двое суток уже не видели.
Глеб вышел на крыло мостика, махнул рукой – присоединяйтесь. И сразу же словно из ниоткуда вынырнули три фигурки и ходко направились к теплоходу по уже пробитой лыжне.
– Чужак, спустись сюда, – услышал он откуда-то снизу, из глубины теплохода, голос Войтова, заставивший его напрячься: судя по интонации, ничего хорошего тот не обнаружил. И он не ошибся.
– Что там еще?
– Взгляни сам. Жуть сплошная.
– Иду. Семен, как у тебя?
Поликарпов контролировал противоположную сторону.
– Пусто, – коротко ответил тот.
– Что у вас тут случилось? Чего такие хмурые? – первым делом поинтересовался Прокоп, когда они с Рустамом и Егором поднялись на мостик. – Случилось что?
– Сейчас сам все увидишь, – ответил ему Чужинов. – Денис, Семен, останетесь здесь, вы уже там побывали.
То, что они увидели, судя по надписи на дверях – в каюте капитана, больше всего походило на декорации из фильмов-ужасов. Кровь была повсюду: на стенах-переборках, на потолке-подволоке, на полу – палубе. Как и на мебели, разломанной или опрокинутой там, где существовала хоть малейшая возможность ее сломать или уронить. Кровь застывшими потеками, россыпью брызг и целыми лужицами. На светлом пластике стены виднелся смазанный отпечаток растопыренной пятерни. Он тянулся вниз, как будто человек, оставивший его, пытался подняться на ноги, но так и не смог.
