– Было дело, сэр. Случайно на самом деле. Они прямо на нас вышли, мы из патруля возвращались. Ребята их как в тире положили.
– Ясно…
Молчим. Ротный наливает себе из небольшого термоса ароматного кофе. Вопросительно смотрит на меня. Вежливо отказываюсь. Слежу за тем, как он не торопясь попивает горячий напиток.
– В общем, так… – начинает Ворон. Я замираю. – Служи пока, Трюдо. Половину оклада я с тебя сниму, без этого никак. Формулировку придумаю позже. И со взводным грызню прекрати – он мужик нормальный, его из училища хорошо рекомендовали. С комбатом я вопрос утрясу. Все, иди.
– Понял, сэр. Спасибо, сэр! – Я поднимаюсь, снова упираюсь макушкой в потолок, отдавая честь.
– Вот еще что, сержант, – говорит ротный мне в спину.
– Сэр?
– Если увижу, как вы тут амуры крутите, или доложит кто – я тебя расстреляю.
Он прихлебывает кофе. Голос его спокоен и ровен. Я знаю, что он не шутит. Так и будет. Ворон – кремень мужик, сказал – сделает.
– Я понял, сэр.
– Свободен, Трюдо.
Выхожу из штабного блиндажа со смешанным чувством. Вроде бы и обошлось пока, а вроде и расстрелом пригрозили. Интересно, как там Шармила? При мысли о ней внутри сладко щемит. Я иду, машинально пригибаясь в неглубоких местах, прячу голову. Я в своей жесткой, грубой скорлупе, весь в присыпке от потертостей, с ороговевшей от постоянного трения о швы и узелки белья кожей, руки мои огрубели до состояния подошвы, и все равно я чувствую, как касаюсь ее груди, шелковистой кожи бедер, представляю, как вздрагивает от едва заметного прикосновения ее гладкая спина и как мечтательна ее улыбка, когда я касаюсь ее губами. Нет, прав ротный – я теперь слабое звено. Я теперь в любом бою – салага созерцательный и кандидат в покойники. И сейчас мне так по фигу это, что совсем не страшно, я смиряюсь и улыбаюсь сам себе, словно вижу впереди что-то невыразимо прекрасное, типа бесплатной поездки на спортивном «магнум-аэро-турбо».
8
Прошло два месяца с момента высадки. Мы слились с зелено-коричнево-синим дерьмом окружающих нас диких джунглей, что живьем пожирают человека, стоит ему расслабиться лишь на минуту. Мы стали частью их, и одновременно мы говорим им – вот вы, а вот мы, прошу не путать. Наверное, из чистого упрямства. Потому что на самом деле мы ничем не отличаемся от обитателей зеленого ада. И они, и мы – все мы просто боремся за свою жизнь. Мы сами превратились в каких-то зеленых безмозглых призраков, чей инстинкт – топать куда-то с утра до вечера, мигрировать вдоль просек, пережидая время от времени в мокрых засадах и секретах, нести почти бездумно свой бесполезный груз, которым, как правило, в нужный момент и воспользоваться-то не успеваешь. И сны наши на мокрой земле, под аккомпанемент неумолкающих птиц и зудение вездесущих насекомых, – сны наши похожи на беспамятство, жуткие твари являются нам время от времени, скалят зубы, их морды похожи на головы убитых нами людей, мы говорим во сне с нашими покойниками, и те успокаивают нас – все ништяк, пацаны, все ништяк, держите ноги сухими. За пару месяцев взвод наш потерял шестерых. Из них двоих убитыми. Маркес из второго отделения получил пулю в лицо, прямо под открытую лицевую пластину. Снайпера мы так и не засекли. Пожгли, на хрен, несколько гектаров зеленки, превратили ее в дымный винегрет огнем поддержки. Надеюсь, гада того мы достали. Успокаиваешься, когда веришь в это. Второй, белобрысый дылда из первого отделения – не помню, Крис, кажется, – нить ловушки зацепил. Этих ловушек кругом нашпиговано – как паутины, броня не все их отлавливать умеет, так что зевнешь – и привет. Крис и зевнул. Смотрел внимательно под ноги и зацепил ее макушкой. Некоторые нити и сделаны из паутины, броня их за природные считает, есть тут такие пауки – размером с голову, птиц жрут и змей. Направленный заряд Крису башку снес, будто и не было. Вартанен, капрал-пулеметчик, наступил на мину, схлопотал тяжелую контузию и частично оглох. Броня спасла. Двое подцепили какую-то гадость – или воду плохо фильтровали, или вдохнули чего, а может, кровососы заразу занесли. Глядя на них, думаешь – лучше уж пуля, чем вот так, собственные кишки с криками переваривать и глядеть, как почерневшая кожа от костей на глазах отваливается. Самый везучий, сержант Ким, провалился в нору травяного шилохвоста. Как орал он, бедолага, пока броня его не отключила, аж мороз по коже! Зато сейчас лежит где-нибудь в военно-морском госпитале, в окружении крепкозадых сестричек, пьет-ест на чистом, новую ногу отращивает взамен ампутированной.
Моих беда миновала. То ли везет нам, то ли просто выучка спасает. Ну и я, естественно, старый зануда Француз, что с маниакальной дотошностью проверяет чистоту промежностей, наличие сухих носков и плотность герметика брони. В общем, мои на меня рычать-рычат, но слушаются беспрекословно. Я для них вроде Господа Бога теперь, как и обещали когда-то в учебке-чистилище. Или навроде талисмана живого. Идут за мной след в след, словно дети малые, суеверные все стали – жуть просто. Я сам часто в нарушение инструкций головным хожу. Интуиция у меня – что у старой змеи. Я ветер чую. По шевелению травы или по листочку, что цвет изменил, подлянки определяю. Да и броня моя отлажена, дай бог каждому, оружейника нашего я разве что до истерик не доводил. Круче меня только Кол со своими гляделками. Правда, Калина чего-то бледный третий день, Мышь его диагностом всего истыкал и вакцинами исколол, но все равно ест, как заставляет себя. Вернемся на базу, заставлю в коробочке пару дней отлежаться и к нормальному батальонному медику сходить.
Мы ведь куда ехали – на прогулку, уток пострелять. Все такие мощные, куча техники, оружия – море. Каждый из нас – арсенал ходячий, один наш взвод в минуту столько огня выдает, как раньше не каждый батальон выдавал. Это не считая башенных орудий, взводов оружия, приданных огневиков, артдивизионов, авиации, флотской и орбитальной поддержки. Вот и оказались на прогулке. Каждый день гуляем по джунглям туда-сюда, прочесываем их частым гребнем, песчинками теряясь в их колоссальных объемах, мы уже и забыли, что морпехи – ударная сила, ярость и свирепость, опустили нас до уровня простой пехоты, и мы с нашей оперативной базой «Зеленые холмы» – просто перевалочный пункт, средство для обеспечения прохождения колонн.
А в атаку тут ходить негде. Противник наш – он везде. Он есть, и его нет одновременно. Так, как вначале, нам не везло больше никогда. Мы постоянно ощущаем его присутствие – в сотнях изощренных ловушек, в следах ночевок, в редких бесшумных выстрелах невидимых снайперов, в сигналах датчиков слежения. Если повезет и партизан попадает в полосу, густо засеянную датчиками, – песенка его спета. Пушкари хлеб жуют не зря: полминуты не пройдет – накроют квадрат. Все джунгли в ближних окрестностях «Холмов» и вдоль просеки-магистрали испещрены горелыми проплешинами – следами их ударов. Иногда приходится давать большой крюк, чтобы обойти сплошную мешанину из расщепленных обгорелых стволов. Чаще всего враг делает точный выстрел и замирает, обмазанный с ног до головы липкой каучуковой или глинистой дрянью, делающей его невидимым для датчиков «мошек». Часто ниоткуда, из-за сплошного ковра зелени, начинают лететь мины. Противник невидим, все тихо, «мошки» и датчики молчат, и вдруг – мерзкий, леденящий душу свист небольшого оперенного куска железа, и еще, и еще, и лопается повсюду вокруг тебя оглушительно звонко, и сыплются отовсюду подрубленные осколками ветви, и сами осколки смачно впиваются в стволы и выбрасывают грязевые всплески из болотистых низин. Минута – и снова тихо.
