…На тот вечер приходился пир: Синкэ поднялся, и следовало отметить возникновение нового княжества. В коридоре Вадим и Ротбирт, уже шедшие на пир, столкнулись с группой воинов в белых плащах с голубыми и золотыми единорогами Эндойна. Среди них шагал рослый красавец немногим старше мальчишек. Он-то и окликнул их:
— Задержитесь, отважные воины. Не откажите мне в разговоре.
Мальчишки учтиво поклонились. Лицо эндойнца было им незнакомо, и Вадим сказал:
— Прости нас, но — мы, кажется, не знаем тебя.
— Меня называют кэйвинг Рэнэхид сын Витивалье, анлас из анла-даннэй, анлас из анла-даннэй, властитель Эндойна и носитель Рогатого Венца, — представился юноша, чуть щуря бледно-серые глаза. — Я знаю, что ты — Вадомайр Славянин, а ты — Ротбирт Стрелок сын Норма. Знаю я так же, что ни тебя, ни тебя ничто тут не держит — ни клятва, ни родство, ни месть, ни серебро. И ещё я знаю, что вы отважны и разумны — первое для нашего народа обычно, а вот второго нам изрядно не хватает… — он качнул головой. — Что скажете вы, если я предложу вам сменить Орла на Единорога, седло на палубу, пику на весло?
Сохраняя спокойные лица, мальчишки переглянулись. И хорошо вспомнили разговор на речном берегу — про то, что у Эндойна двадцать пять скид. Потом Ротбирт ответил:
— Не торопится с решением тот, кто на самом деле воин. Позволь и нам не спешить. Мы подумаем и ответим, кэйвинг Рэнэхид сын Витивалье, анлас из анла-даннэй, властитель Эндойна.
Кэйвинг, как видно, ждал именно такого ответа — и наклонил голову:
— Конечно. И знайте, отважные воины — отказ ваш меня огорчит… но не обидит. В тот я клянусь морем, несущим на своих ладонях мои скиды.
Он пошёл дальше в сопровождении своих воинов. А мальчишки остались стоять в коридоре… и каждый задумчиво смотрел в пол.
* * *
Зал вместил бы и больше людей, чем в нём собралось. Кому, как не Вадиму, было помнить, соклько когда-то тут сидело воинов — в гостях у хангаров… А Ротбирт ощутил, как по спине прошёл холодок — когда он сел и прямо перед собой увидел на столе зарубку — там, где он ударил саксой по дереву, крича, куда дели кэйвинга Йохаллу?!
Но теперь в зале сидели лишь свои. И все дружно поднялись, крича и протягивая вперёд чаши и рога, когда вошёл Синкэ. Пати и ратэсты — свои и чужие — приветствоали храброго вождя…
Синкэ оправился от раны полностью — шёл упругим, ровным шагом, держался прямо, смотрел по сторонам гордо и уверенно. Но от его красоты — нежной, почти девичьей красоты анласского мальчишки — не осталось почти ничего. Грубый красный шрам навеки изуродовал лицо. А вот рёв воинов ему, судя по всему, нравился — садясь в кресло с высокой резной спинкой, он широко, по-мальчишески, улыбнулся.
— Тише! — голос юного кэйвинга перекрыл шум зала и погасил его, как волну гасит встречная, ещё более мощная, волна. — Что ж, воины. Наши боги и наша отвага помогли нам добыть себе землю. Я приказал украсить свой шлем короной — он и будет знаком власти для меня и моих детей! А теперь я стану награждать верность тех, без кого не видать мне этой короны, а нашему зинду — этой земли.
Четверо дюжих ратэстов внесли большой дубовый сундук. Ногой кэйвинг откинул массивную крышку — и оттуда полилось медовое сияние не серебра — золота.
— Это жёнам, детям и родителям тех, кто сложил свои головы за зинд. И пусть меня поразит стрела Вайу, а потомки мои будут прокляты до конца всех времён, если я или они забудем о своём долге перед памятью павших — и оставим их ближних своей помощью.
Внесли второй сундук — тоже с золотом. Кэйвинг начал одаривать всех, не глядя, просто черпая из сундука монеты, броши, кольца, пекторали, браслеты своей чашей или руками, рассыпая золото, как песок. Принимали почти равнодушно, а вот добрые слова, которые находил Синкэ для каждого, судя по взглядам, ценили куда выше. Великая слава — иметь такого вождя и идти за ним! Золото уплывёт из рук. А слава — останется дольше не только непрочного красивого металла — слава переживёт и верную сталь меча!
Подошёл черёд и Ротбирта. Он вернулся на место, неся в шлеме целое состояние. Сел и какое-то время перебирал металл. Потом с непонятной улыбкой сказал Вадиму:
— Хорошая вещь — золото. Только мне что-то не очень радостно…
И тут выкликнули самого Вадима.
Мальчишка понял — что-то произойдёт, едва подошёл к кэйвингу. Потому что тот встал ему навстречу… и смотрел почти так же непонятно, как Ротбирт. Вадим тоже смотрел. И не оторвал взгляда от лица Синкэ даже чтобы взглянуть — что там насыпалось ему в шлем? Неважно…
И с облегчением перевёл дух, когда Синкэ заговорил:
— Не думаю я, что достаточно наградил тебя. В мире мало настоящих вещей, цену которых можно измерить золотом. Возьми-ка вот это… пати Вадомайр Славянин, мой брат по крови.
Мальчишка услышал изумлённый и радостный шум, который поднялся в зале — постепенно превратившийся в слитный лязг, перемежавшийся выкриками, похожими на боевой клич:
— Ва! До! Майр! Ва! До! Майр! Ва! До! Майр!
С почти суеверным ужасом смотрел Вадим на тяжёлую цепь пати, которую протягивал ему на руках кэйвинг. Вот сейчас согласиться — и… что знал старый атрапан Сийбэрэ, когда назвал прибившегося к зинду славянина кэйвингом? Вот он уже и пати… почти… и… И всё-таки… всё-таки…
— Подожди, кэйвинг Синкэ сын Радды, анлас из анла-тэзар, властитель Галада, — произнёс Вадим негромко. — Подожди дарить меня цепью и родством, что крепче любой цепи… Выслушай и реши.
Синкэ расширил глаз удивлённо — но кивнул: "Говори." Вадим набрал в грудь воздуху…
— Недаром я не клялся тебе в верности, кэйвинг. Ты был хорошим вождём, а я старался быть тебе хорошим ратэстом. Думаю, нам не в чем упрекнуть друг друга. Я помог тебе добыть эту землю. Ты помог мне отомстить за моего вождя. Твоя мечта исполнилась, и теперь будут тебя называть не только Алый Клинок, но и Даритель, потому что в самом деле ты подарил своему зинуд жизнь. А я? Моя месть не завершена и клятва найти друга не исполнена — и что я был бы за мужчина, если бы променял месть и клятву даже на великую честь из рук лучшего вождя, виденного мною? Лучшего… но не первого, — Вадим перевёл дух. — А теперь я уйду о тебя, кэйвинг. Не все долги заплачены… а моя корона, как знать, может ещё меня ждёт!
Ой и тихо было в зале… На такую тишину, как на стальную цепь, можно подвешивать крепостные ворота — не лопнет, не порвётся… А в единственном глазу Синкэ медленно начал разгораться страшный гнев… Вот с таким взглядом и совершаются поступки, которых потом стыдятся великие и справедливые вожди. И ещё Вадим подумал: а не зарубили бы под горячую руку и Ротбирта… и Эрна — как она будет?
