Валерий, сообщив Чекменёву всё, что мог и хотел, ушёл на кухню, почти с отвращением выкурил неизвестно какую за этот бесконечный день сигарету, устроился тут же на диване под раскрытым окном. Внизу на улицах — полная тишина, удивительно даже. Только изредка рокочет на малых оборотах проезжающий мотоцикл, визжит вдалеке на повороте колёсами по рельсам трамвай.
Уваров закрыл глаза, натянул на голову одеяло, и через несколько минут с удивлением понял, что сон не идёт. Только что казалось — едва донесёт голову до подушки, тут и отключится без сновидений, что у него получалось даже сразу после настоящего боя. А сейчас — никак. Лезут разные непрошеные мысли, в том числе и о Насте, спящей сейчас вместе с под– рутами в соседней комнате. А если б здесь, рядом с ним? Диван узковат, да уж поместились бы…
Он ещё поворочался с боку на бок, перевернул подушку прохладной стороной вверх — никакого реультата. Пришлось снова встать, налить ещё рюмку. Испытанное средство.
И — опять ничего. Буквально ни в одном глазу. Или действительно сегодняшняя нагрузка оказалась сильнее любой из ранее пережитых, или тревога за любимую девушку, его же приказом брошенную в водоворот событий, не каждому профессионалу посильных. Прямо как у Пушкина: «Воспоминанья предо мной свой длинный развивают свиток… И с отвращением читая жизнь свою…»
…Месяца два назад Уварова пригласил к себе в Кремль полковник Тарханов. Поговорили о делах текущих, порассуждали о том, что в ближайшие несколько лет ни отдел «Глаголь» со всеми отрядами «Печенег», ни старую Гвардию реформировать и включать в новые общегосударственные структуры не стоит. Здесь они были вполне солидарны. Уваров, пользуясь случаем, аккуратно намекнул исполняющему обязанности, что два-три новых отряда развернуть невредно.
— Мобилизационные возможности у нас возросли, финансовые — тем более. Давайте попробуем, Арсений Николаевич… Тревожно мне, хоть верьте, хоть не верьте. Случись чего — лишние несколько хороших рот могут больше, чем строевая территориальная дивизия сделать. Сами лучше меня знаете. И для офицеров Экспедиционного корпуса, выводимого из дальнего зарубежья, работа найдётся, не всем же из спецназа в интенданты переходить захочется…
— И у тебя должность сразу полковничья станет, — сказал, без стука входя в дверь кабинета, полковник Ляхов, в обычной форме слушателя третьего курса, без всяких аксельбантов, орденов и планок.
— Селектор у адъютанта отчего-то включен, — тут же пояснил Вадим Петрович, отметая мелькнувшую у Уварова мысль о подслушивании. — А самого — нету. Мышей перестаёшь ловить, Сергей Васильевич? (Как-то так сложилось, что Тарханова называли то так, то этак, в меру личной приближенности или оперативных соображений. Хотя по основным документам он всё же проходил Тархановым С. В.).
Сергей взглянул на пульт селектора и, выматерившись, хлопнул ладонью по кнопке. И вправду непростительно. Сейчас-то ладно, а если в другом случае повторится?
— А ты его вообще отключи на хрен, — посоветовал Ляхов. — Звонком адъютанта вызовешь, ничего с ним не сделается, лишний раз пробежаться… Но я не об этом.
Полковник вальяжно расположился в кресле, спиной к окну.
— Валерий прав, но скромничает. Не два отряда — пять нам очень даже пригодятся. Главное — запретить некому, по причине отсутствия внятного руководства. Десять отрядов — полноценная бригада, по фактическим возможностям равная армейскому корпусу, а заодно и нескольким окружным охранным управлениям. Без тяжёлой техники, правда, так я по своей линии всегда эти вопросы могу, где надо, порешать. Добавят нам в условные планы развёртывания танковый, вертолётный и два моторизованных полка оперативного подчинения — гуляй, Ваня! Знаю даже, какие именно, с командирами за рюмкой обмозговывали. У нас в «Пересветах» больше и заняться нечем. И ты, ваше графское сиятельство, незаметно для окружающих выползаешь на генеральскую должность, как разведчик на высотку…
Этих слов Ляхова, как и многое другое из сказанного тот раз в кабинете, Уваров, естественно, Чекменёву не передал.
Затем Вадим Петрович, как бы ни с того, ни с сего, без всякого предварительного подхода, кроме как испрошенного у хозяина «гвардейского тычка» (у Императора научился), предложил один из новых печенеговских отрядов сделать чисто женским. И уловил на лицах собеседников тень непонимания — зачем, мол, такое? В случае чего подходящие к конкретному заданию девушки всегда найдутся в управлении, а отдельный отряд… Странно даже. Что, к примеру, они станут делать большую часть нормальной службы, специфических качеств не требующей, но женскому организму противопоказанной психологически и физиологически.
— Примитивно мыслите, господа, — развеселился Ляхов. — Строевики, тудыть вас туда, куда отцовский вестовой всех окружающих посылал, после окончания загиба непременно добавляя: «Господ штаб-офицеров не касается»[65]. Девицы для разовых поручений или там оперативных игр — это совсем одно, а спаянное боевое подразделение — совсем другое. Не мне объяснять вам, граф, строевому офицеру, что надёжнее: собственная разведрота в полку, которую вы поштучно собрали и не первый год тренируете «под себя», или временно приданный взвод с «бору по сосенке», пусть даже от щедрот насуют в него лучших спецов из дивизионных и корпусного разведбатов… Не так?
Тут возразить было нечего. Уваров великолепно знал, насколько трудно и, главное — утомительно для психики командовать сводными частями. Особенно — на опыте последней польской кампании.
Он ещё раз подивился удивительным талантам Ляхова: никакой не офицер, лекарь из запаса, а в тактическом да и стратегическом мышлении любому кадровому полковнику фору даст. Что значит общее качество личности и знание психологии! Медики — они в массе такие. Если человек им понятен изнутри, во вскрытом виде лежащий на операционном столе, так и в здоровом виде — не менее.
И тут же Валерию вспомнился военврач третьего ранга Терёшин Александр Алексеевич. Именно благодаря натуре и знанию всяческих подводных течений, имеющих место на службе, помогший Уварову — затюканному поручику захолустного гарнизона стать тем, кем он есть сейчас[66]. И охватил его стыд. Настоящий, глубокий, ничем не компенсируемый. Александр ведь ему тогда впрямую сказал: «Если у тебя сложится, ты меня не забывай. Позвони или письмишко черкни. Из Африки ли, из Пентагона. Договорились?» И что в итоге? Терёшин наверняка читает (а что ещё в глухом гарнизоне делать?), все исходящие приказы, не только циркулярные, а и публикуемые в журнале «Русский инвалид». Там было и о его награждении Георгием, и не только, и о производстве в чины… А Саша так и сидит в своём БМП[67], изнывая от тоски, бесперспективности жизни и злости на неблагодарного товарища. А что можно сделать? Да вот что — пронзила мысль.
