вздохом опустил голову на руки. И правда, чем он занимается? А как же его мечта стать биохимиком? Ну, в этом мире получиться быль лишь алхимиком, но тоже не плохо. Однако в последнее время Степан всё чаще ловил себя на том, что занят не тем: вместо силы наращивает капитал, вместо заботы о себе занят делами графства.
Это совсем не то, чего он желает, но и прекратить торговлю или забросить земли он не может. Так когда же ему жить? Может, меньше спать? Сколько сна ему потребуется в сутки, если он начнет чаще пить кровь?
Однако ему самому еще только предстояло понять: чего он на самом деле хочет?
Говорить об этом уверенно, живя в мире, про который так мало знаешь — глупо. Степану нужно было вырваться из круговорота утомительных будней трудоголика и хоть на миг увидеть свободу, жизнь, какая она есть. Прекратить бесцельное существование, выбрать путь, по которому он пойдет дальше.
В последние годы, когда он еще жил на земле, стало набирать популярность понятие “призвание”. Многие молодые люди и подростки стали увлеченно пытаться найти свое призвание, понять, зачем же они живут и где их место в нашем огромном мире. Об этом говорили много и многие, но, как и большинство, граф прекрасно понимал, что нынешняя система образования пока слабо приспособлена к тому, чтобы кто-то мог найти свое призвание.
Будем честны, даже профориентационные занятия, изредка проводимые для школьников, зачастую просто самореклама ВУЗов. А тесты, которые проходят дети — почти ничего им не говорят. Степан знал по себе, да и не раз видел, что 18 лет — слишком рано, чтобы понять, кто ты и кем хочешь стать. Ему в некоторой степени повезло, но сомнения никогда не покидали. Вдруг ошибешься? Ошибаться нормально, но что, если эта ошибка протянется жирным следом через всю жизнь?
Нас не учили находить ответы и выходы, нас учили делать правильно, делать как все. Нас учили, что ошибка это плохо. И мы боимся ошибиться, зачастую настолько сильно, что намеренно делаем неправильный выбор, называя его верным, ведь что будет действительно правильно и хорошо — не знаем.
И Степан, держа в руках неупакованную бомбочку для ванн, снова задумался о жизни. Живет ли он так, как хотел? Не будет ли сожалеть о своих поступках потом?
И, что самое главное, какой жизни он хочет?
Так ли нужно ему это место графа, красивый титул без грамма власти, или же бросить всё: и вампиров, и этот замок, будет куда лучше для него? Что значит жить для себя?
Возможно ему, привыкшему опекать свою семью, временами не хватало эгоистичности, и если бы он не привык чувствовать ответственность даже за дела, к которым непричастен, то без раздумий бы покинул Вальдернеских. Но теперь, когда они дали ему крышу над головой и власть или же скорее возможность ее получить, граф чувствовал себя должником и не мог просто оставить всё. Даже если неоднократно заверял Веце в обратном.
От того думать о будущем и выбирать его было лишь сложнее.
Впрочем, для того, чтобы заняться будущим, необходимо отпустить прошлое, а это у Степана не выходило, как бы он ни старался. Иногда, вскользь, полукровка грубо шутил, что для того, чтобы забыть прежний мир, графу нужно так же сильно сломаться в этом. Вампир на это обычно зло клацал зубами, словно обещая за такие слова сожрать, но глаза его становились печальнее. Привязаться к кому-то и здесь, а после потерять… Разве просто думать об этом уже не грустно?
Пусть граф и не знал, чего желает, но хорошо понимал, чего не хочет.
Он не хотел терять.
К счастью, в этом мире ему терять было нечего: замок, по сути, все еще оставался собственностью клана и ему до конца не принадлежал, а Веце… этот сопляк и сам бы с радостью потерялся где-нибудь подальше от переселенца. Маниэр даже нет смысла упоминать — она внучка старейшины, какие могут быть к ней привязанности?
Степан же не наивный дурак, чтоб обращать на неё внимание и как на женщину, и как на человека. С ней ему не стать ни друзьями, ни возлюбленными, ни нормальным господином и слугой, и это вампир прекрасно осознавал. Да, он относился к ней… понимающе, эксплуатировал, как рабочую силу, и ждал, когда же старик Доллир заберет ее обратно, потому что нести ответственность еще и за ее жизнь не собирался. Но пока делал именно это.
Как-то раз граф слышал, что больше всего добиваются те, кому нечего терять, поэтому внутри еще теплилась надежда, что у него всё получиться: и привести земли графства в порядок, и освободиться от влияния совета старейшин, и утереть нос герцогу. Ну и разумеется разбогатеть и зажить счастливо в гордом одиночестве.
Он поднял глаза и случайно встретился взглядом с Маниэр. Она смотрела на него странно, как смотрят голодные вегетарианцы на говяжью котлету: с сомнением и явным внутренним борением. Очевидно, Степан не понимал, что значит этот взгляд, Веце даже не заметил их гляделок, а девушка не знала, что сказать.
Точнее, не могла выбрать. Попросить господина дать ей выходной или узнать, отчего на нем снова лица нет и он, сам того не замечая, не ест вторые сутки. Как учили ее с детства: голодный вампир — опасный вампир. А оказаться покалеченной только из-за того, что промолчала и не уговорила господина выпить хоть немного крови, крайне нелепо.
Граф склонил голову на бок, сонно моргнул, и подумал о том, что Маниэр уже не кажется настолько болезненно тощей и бледной, как в их первую встречу. Значит здесь ей живется лучше. Мда, будет немного совестно прогонять ее потом, зная, что в клане она снова начнет голодать.
Но не ему за это должно быть стыдно. Не ему. А целому клану вампиров-зельеваров, которые даже не способны заработать денег на еду и столько десятилетий толком не занимались землями графства. Собственно, смотря на всю эту картину, Степан ясно понимал одну неписаную истину: голодный вампир — глупый вампир.
Нет, ну правда, почему эти ребята просто не начнут продавать зелья? У них достаточно и связей и рабочих рук, но те поставки, что они совершают… Попаданец
