А тогда — ни капли. Я тоже хотела отбиваться, но ты приказал удерживать защиту…
— Правильно сделала, что не стала вмешиваться. Когда сил мало, лучше сосредоточиться на защите.
— Поняла, — кивнула Тамара. — Так и буду всегда делать.
— Главное, молчи о том, что произошло. Если инцидент всплывёт, пострадает репутация академии. Нельзя этого допустить.
— Конечно, я никому не скажу.
— Очень хорошо. Кстати, мы не решили, когда будем тренироваться.
— Точно, совсем забыли. Если что, я свободна каждый вечер. По крайней мере, пока сессия не началась, а там уж готовиться надо будет, даже не знаю, как получится…
— Тогда понедельник и пятница. Девять часов вечера. Встречаемся там же, где и сегодня.
— Обязательно буду приходить. С тобой интереснее, чем на занятиях по магической практике.
Мне осталось только усмехнуться про себя. Да уж, там драться не учат.
Дойдя до квартала с общежитиями, мы расстались, и я отправился обратно. Мой дом находился в противоположной стороне от главной аллеи.
По пути встретил двух охранников. Они потребовали академический билет и записали мои данные. Они не знали, что жертвой ночного нападения был именно я, а я не стал их просвещать. Наоборот, сделал непонимающий вид и спросил, по какой причине меня остановили, на что один из охранников заявил, что таков приказ.
Когда я проснулся утром, ничего не изменилось. Студенты, как обычно, спешили на занятия. Дворники раскидывали снежные сугробы, чтобы те поскорее растаяли, а вот охранники в синих шинелях больше не шныряли по территории. Сияло солнце, отмечая приход весны, по расчищенным дорожкам текли ручейки из-под умирающего снега.
Разговоров о ночном происшествии я от одногруппников не услышал. Студенты даже не подозревали о случившемся. Как всегда, судачили об учёбе, преподавателях, обсуждали музыку, кино и книги. Ничего не изменилось.
Я ждал, что ректор сообщит мне итоги допроса, но сегодня этого не произошло. После занятий пообедал и отправился на тренировку. Завтра был выходной день, и я намеревался полностью посвятить его магическим практикам.
* * *
Николай Иванович Орлов в это воскресенье снова обедал в ресторане с Константином Вяземским. Им требовалось обсудить наедине ряд важных вопросов, в том числе, наём одарённых в корпус жандармов и личную стражу. Однако на этот раз было и кое-что ещё.
Орлов и Вяземский сидели в отдельной комнате на втором этаже за сервированным столом, ели и общались. Окна выходили на Театральную площадь, где, как обычно, кипела жизнь.
— Константин Григорьевич, не так много времени осталось до выпуска, — завёл разговор Орлов о том, что его сейчас интересовало больше всего. — Чуть более трёх месяцев. Сможете сказать что-то определённое по поводу найма?
— Да, разумеется. На сегодняшний день расклад таков, — Вяземский запил вином жаркое, промокнул рот салфеткой и откинулся в кресле. — В ваше ведомство пока что желает поступить двадцать два выпускника Первой академии и ещё триста тридцать пять человек из высших учебных заведений Нижнего Новгорода, Великого Новгорода, Владимира, Калуги и прочих городов. Одарённых из них — сто с небольшим. Цифры не окончательные, но до лета вряд ли сильно изменятся.
— Маловато, прямо скажем, Константин Григорьевич. Было бы неплохо сотен пять набрать. Люди нам нужны позарез. В последнее время то и дело восстания вспыхивают на заводах. Год от года работы всё больше становится. Иногда потери несём, бывает кто-то и в отставку уходит по здоровью, али по возрасту. Пополнение просто необходимо.
Триста пятьдесят человек, разумеется, было мало. В прошлом году от Вяземского поступило четыреста эфирников и одарённых, а в этом — в связи с увеличением штата сотрудников Орлов запросил пятьсот. Страна переживала непростые времена, жандармов требовалось много, чтобы держать ситуацию под контролем, а Вяземский давал людей даже меньше, чем в прошлом году.
Впрочем, Орлов прекрасно понимал, в чём причина: главы крупных родов как никогда активно набирали личную стражу. Это само по себе вызывало тревогу. А Вяземский помогал многим.
— Николай Иванович, я попытаюсь найти ещё несколько десятков человек, — заверил Вяземский. — Но пяти сотен не обещаю. Помните, я предупреждал вас, что такое количество собрать маловероятно.
— Очень прошу, постарайтесь, Константин Григорьевич. Понимаю, что наше ведомство не в почёте среди выпускников. Делом мы занимаемся специфическим, но при этом крайне важным для обеспечения порядка в государстве.
— Сделаю, что смогу. Но не всё зависит от моей воли.
Ответ прозвучал сухо. Вяземский не любил, когда на него давят.
— В любом случае, примите мою благодарность. Ваша помощь неоценима.
— Не стоит, Николай Иванович, — кивнул с вежливой улыбкой Вяземский. — Таков мой долг перед Отечеством.
Орлов прекрасно понимал, что Константин Григорьевич трудится не ради благодарности или нужд Отечества. В тридцать первом году, когда Вяземские чуть было не подняли восстание против новой власти, с ними заключили договор, по условиям которого Вяземские продолжают поставлять в различные правительственные ведомства одарённых и эфирников, а взамен сохраняют контроль над Первой академией и целым рядом учебных заведений, а заодно получают неплохие отчисления из казны.
Вяземский был не единственным, к кому третье отделение обращалось за помощью в наборе сотрудников, однако работать ним было очень удобно: людей выдаёт хорошо обученных, цены не заламывает, всегда идёт навстречу… почти всегда.
— Хорошо. Теперь по поводу моей личной стражи, — сказала Орлов. — В этом году я бы хотел получить пятьдесят человек, среди которых будет не менее пятнадцать одарённых. Это возможно, Константин Григорьевич?
— Решили увеличить стражу, Николай Иванович?
— Верно. Времена нынче неспокойные. Хочу обеспечить надёжную защиту своей семье и родственникам.
— Понимаю. Скажу честно: это будет непросто, но сделаю, что смогу. И должен напомнить, что одарённые для личных нужд стоят дороже.
— Я заплачу столько, сколько потребуется, Константин Григорьевич.
— Значит, и возможности изыщем.
— Я знал, что на вас можно положиться.
— Всегда рад помочь.
— Знаю, Константин Григорьевич. Я ценю вашу позицию, хоть вы и отрицательно относитесь к тому, что произошло в тридцать первом.
Вяземский помрачнел:
— Николай Иванович, в тридцать первом я пошёл на уступки лишь для того, чтобы уберечь Россию от кровавой распри. Вы взяли своё, я — своё. Все остались довольны. И очень вас прошу не возвращаться больше к данной теме.
— Прошу прощения, Константин Григорьевич, однако я затронул эту тему не по собственной прихоти. Мне стало известно об одном инциденте, который может спровоцировать ту самую кровавую распрю, которой мы все хотим избежать.
