Сами поверенные довольные как слоны своей десятиной.
Бюстгальтер бы еще изобрести, вот где золотое дно. Но это, как я слышал от девчат в общаге Тимирязевки, не такое легкое дело. В простом вроде бы с виду предмете больше ста деталей.
Ну и к чему, спрашивается, возиться за копейки с оружием? Даже за полевую кухню — «кухню-самовар», как ее уже успели ласково прозвать в войсках, я получил от казны всего сто десять золотых. Причем кухня была представлена в нескольких вариантах. С одним, двумя и тремя котлами. В виде кавалерийской двуколки и четырехколесной повозки для пехотной роты. «Кобчик-патент» выбито штампом на каждом борту буквами по восемь сантиметров высотой.
Еще у меня полевая хлебопечка на колесах есть недоделанная, точь-в-точь как в Российской армии была, в чертежах пока лежит.
Мой спич был встречен горскими офицерами с энтузиазмом, и официанты вокруг нас оживленно забегали в ожидании щедрых чаевых. Фронтовики, дорвавшиеся до цивилизации, обычно деньгами сорят.
Поначалу все было даже несколько чинно, мы неспешно обсуждали щедрость императора, который оценил вклад рецких горных стрелков в приращение земель империи, полученных по сепаратному миру (область приморского города Риеста), присоединил их к маркграфству Реция. Ну да… Однако у этой щедрости был конкретный расчет — больше же никто из имперских земель с ними не соседствует. И на южных склонах пограничных гор живут такие же реции. Но вот сама военно-морская база в Риесте осталась имперской, подчиненной непосредственно императору, как и была до того на оккупированной территории.
Спросил про дорогу через перевал, который мы инженерно обустраивали в прошлом году. Меня заверили, что в данный момент это очень оживленная коммерческая трасса — обозы идут один за другим. В центре империи даже ограничения на колониальные товары отменили, хотя такого изобилия, как до войны, еще нет.
На этом новости кончились. Постепенно и плавно ужин перетек в обычную офицерскую пьянку, которая, наверное, везде одинаковая, с легкими поправками на местные особенности. И вот когда мы все были уже под приличным градусом и только что хором горские песни не пели, к нашему столику неспешно подошла мадам «Круазанского приюта», обняла меня со спины за плечи и зашептала в ухо:
— Мои девочки по тебе уже соскучились, котик. Что же ты о нас совсем позабыл? Мы о тебе часто вспоминаем.
Блин, засада. Не хватало еще, чтобы Элике кто-нибудь об этой встрече доложил. Кронпринцу обязательно доложат, это к бабке не ходи. Но принц меня к дорогим шлюхам ревновать не будет. А вот жена…
Отбор девочек в этот бордель поставлен лучше, чем на конкурс «мисс Вселенная». Даже мадам в этом «приюте» очень красива, несмотря на свои сорок лет, которые она ни от кого не скрывала, вопреки природной женской сущности. И не «остатками былой красоты», как любят писать в бульварных романах, а действительно впечатляющей красотой. За такой внешностью и сейчас кобелятник в очередь к ней выстраивается, но с обломом. Она редко когда выбирала себе кавалера «с улицы». И всегда сама. Хотя и не скрывала ни от кого, что она бывшая шлюха. И еще мадам была умна. Адская смесь.
А «приютом» этот пафосный бордель называется потому, что первый контингент шлюх набрали туда из юных сироток. Еще до Маары, которая этот рядовой, в сущности, бордель подняла до уровня городской достопримечательности.
— Маара, — пообещал я ей. — Жди сегодня всю нашу компанию в гости. На всю ночь. И сделай так, чтобы никто из них не остался обижен, что ему не хватило.
— Уже бегу, — клюнула она меня в ухо поцелуем. — Жду вас через час. Для остальных я приют закрою.
— Вот-вот… — усмехнулся я. — На спецобслуживание.
И она отошла к своему столику, где ее терпеливо ждал импозантный, хорошо одетый мужчина средних лет, брюнет с седыми висками.
Войти на тюремный двор оказалось очень просто — достаточно было показать привратникам приказ принца, и нам моментально широко раскрыли ворота, в которые организованно вступили два взвода рецких стрелков. Но вот во флигель контрразведки, который за прошедшее время успели окружить высоким внутренним забором из толстых досок с колючкой поверху, нас пускать не желали никак.
А рассвет неуклонно приближался.
Пока рецкие стрелки спокойно и без эксцессов меняли внешнюю охрану городской тюрьмы, мы вели через закрытые ворота бесплодные переговоры с привратниками флигеля, которые все так же состояли из ольмюцких кирасир. Стражи контрразведки требовали письменного приказа от своего непосредственного начальника, ссылаясь на инструкцию. А откуда я им этот приказ возьму, когда начальник контрразведки гарнизона Будвица в данный момент находится на срочной ночной аудиенции у кронпринца, которая в любом случае закончится его арестом.
Через четверть часа мне это все надоело и я, привязав веревкой к воротам гранату, с криком «бойся!» рванул терочный запал и большими прыжками ускакал за угол. Остальные стрелки также отбежали и попрятались. Учеба на полигоне даром им не прошла.
Хлопок взрыва был весьма невнятный, но одна половинка ворот со скрипом раскрылась и повисла на верхней петле, и туда широкоплечий горный стрелок выпустил из ручного «Гочкиза» длинную очередь патронов на пятнадцать. После чего два десятка стрелков рывком ворвались во внутренний двор и быстро повязали ошалевшую охрану, абсолютно не привыкшую к такому обращению. Настолько обалдевшую, что дверь в сам флигель они позабыли изнутри закрыть.
— Вояки… — сплюнул я на брусчатку тюремного двора.
Я ожидал большего сопротивления.
Кирасир разоружили, согнали стадом в одно помещение первого этажа с надежной решеткой на окне и закрыли. Охрану и оборону взяли на себя реции. На всех ключевых точках стояли пулеметчики с «Гочкизами-Р» в руках, усиленные тройкой стрелков. На всякий случай у каждого стрелка кроме карабина Шпрока было еще по три гранаты.
Младший офицер контрразведки дежурил по расположению, и мы его подняли в кабинете в одном исподнем с деревянной раскладушки и переместили в свободную камеру в подвале. Вместе с раскладушкой. Он даже сообразить не успел, что произошло.
А судьба, кажется, в эту ночь решила сделать мне особый сюрприз в виде рядового бургграфа Леппе-Тортфорта, который дежурил у телефона вместо спящего начальства. А ведь он по приговору королевского суда должен был воевать в пехоте на передовой без права производства и перемещения до конца войны. А он тут, в тылу, и в кирасирском мундире. Занятно… Но тем для нас лучше.
Пока бургграф без пользы крутил ручку телефона, пытаясь вызвать центральную станцию, стрелки вежливо, но настойчиво вывернули из его ладони разговорную трубку.
