– Идем… идем… идем…
И меня неумолимо влекло на ее голос. Я не мог ничего поделать с собой: торопливо шел и разворачивался, совершал прыжки, бежал, но передо мной лишь изредка мелькал ее белый силуэт, а потом он исчезал, будто взлетая ввысь или проваливаясь сквозь землю. Я позабыл обо всем: о недавно разрытой мною смрадной могиле, о деде, о Милене и Валерии, о всей этой Полынье, о том, где вообще я нахожусь и жив ли я или уже на границе смерти? Я гонялся за призраком, за существом, которое превосходило меня во всех отношениях в сто крат, и это было бесполезным занятием.
Еще несколько торопливых шагов, а потом я вдруг почувствовал, что теряю опору, почва уходит у меня из-под ног… Я закричал, падая в яму, пропасть, ломая кусты, пытаясь зацепиться за них и ударяясь головой о камни… Не знаю, сколько времени я был без сознания. Я лежал на дне глубокого оврага, а в лицо мне светила луна. Вокруг были разбросаны груды острых камней – все дно было усеяно ими, и я с каким-то необъяснимым равнодушием подумал: почему же я все еще жив? Ведь непременно должен был или размозжить себе голову, или сломать шею.
Осторожно потрогал висок, на котором запеклась кровь. Странно, зачем она хотела убить меня, заманив в этот губительный овраг на краю кладбища? И почему в таком случае она не сделала этого тогда, возле Волшебного камня, когда я тоже был без сознания, но от наслаждения любви? Чего проще было подтолкнуть меня в болотную топь? Напротив, она даже вывела меня домой, ведь не сам же я прошел тогда по узкой тропинке, не зная пути? И где она сейчас?
С трудом поднявшись, я убедился, что, слава богу, кости целы. Мне еще раз повезло. Наверное, я очень удачно упал, недаром нас учили группироваться на актерском факультете. Циферблат часов при падении разбился, и я не знал, сколько времени, но рассвет уже осторожно вползал в поселок. Голова гудела, меня сильно тошнило. Наверное, я все-таки получил сотрясение мозга.
Мне вспомнились слова тетушки Краб о том, что любовники Девушки-Ночи заканчивали свою жизнь очень скверно. Один, кажется, даже сиганул с водонапорной башни. Не она ли сама и подтолкнула его, увела вслед за собой на смотровую площадку? Что ж, египетская царица так же воздавала должное своим любовникам за безумные ночи любви. Но почему-то я не чувствовал к ней зла, словно она поступила так со мной совершенно справедливо, соблюдая правила своей игры, где я, выполнив определенную мне роль, должен был умереть. Даже сейчас, лишь чудом избежав смерти, я не мог разобраться в своих ощущениях. Она все равно притягивала меня к себе, как ночная звезда, которая оставалась единственной в небе. И спроси у меня кто сейчас: повторил бы я свою встречу с ней у Волшебного камня? – то я бы ответил – да.
Я брел по дну оврага, прихрамывая на ушибленную ногу, пока он не закончился, и только тогда с трудом выбрался наверх. Потом мне еще долго пришлось блуждать по кладбищу, прежде чем я нашел выход. Дома я оказался, когда уже совсем рассвело. А на крыльце меня поджидали Комочков и Марков.
– Явился, – с облегчением произнес Николай и толкнул в бок Егора. – Что это с ним? Кто это вообще?
– Не знаю, – недоуменно отозвался тот. – Похож вроде бы на Вадима. Но не берусь утверждать. Нужна генетическая экспертиза.
– Дурачье, я в овраг свалился, – пожаловался я.
– Да это-то понятно, ты хоть в сортир провались, дело в другом, – заметил Комочков и повел меня на кухню, где у нас висело зеркало. – Гляди.
Я посмотрел на себя и, пораженный, застыл на месте. Мало того, что висок и щека были измазаны кровью, но и волосы мои теперь покрывал белый иней. За несколько часов я приобрел благородную седину. Мне стало понятно, почему это произошло. Когда я рассказал своим друзьям, что делал на кладбище, они покачали головами.
– Как ты вообще разумом не тронулся, – заметил Комочков.
– Еще успеет, – сказал Марков. – Зато теперь мы точно знаем, что труп деда отсутствует. А нет трупа – нет и преступления.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я, смывая кровь.
– А то, что, возможно, Арсения Прохоровича никто и не убивал. Его могло затянуть в трясину, когда он собирал на болоте свои травы.
– А перстень? Кто-то же надел перстень на палец утопленника?
– Верно. Это путает все карты.
– Знаете что? – вмешался Комочков. – Дело происходило так. Твой дед был похищен, и от него чего-то требовали, а после пыток труп уже опасно было бросить где-нибудь на окраине. В болото? Но исчезновение деда вызвало бы массу кривотолков. Тогда где-нибудь на стороне подыскали бродягу, бомжа, подходящего роста и телосложения, удавили его, изуродовали лицо, надели на палец перстень для последующего опознания, а потом бросили в воду, оставив на берегу одежду деда. И пустили слух: Арсений Прохорович утонул. А когда бродяга через два месяца всплыл, то все приняли его за дедушку. По-моему, вполне логично.
– А кто вам сказал, что его вообще убили? – произнес вдруг Марков. – Ну а если предположить, что ему просто надоело здесь, и он уехал? Все наши прошлые доводы основывались на том, что в могиле лежит труп деда. Да, у него были здесь враги, желавшие смерти, были и мотивы. Но нет главного – самого покойника.
Мы замолчали, обдумывая эту неожиданную версию. Но она была слишком невероятна. Вот так уехать, бросив здесь все? Дом, больных, которые стекались к нему со всего уезда, со всей России, даже свои драгоценные тетрадки? И, кроме того, была еще одна причина, по которой он не мог покинуть поселок: Валерия. Нет, невозможно. А зачем ему тогда расставаться со своим перстнем? Мне был ближе ход рассуждений Комочкова. И чтобы опровергнуть версию Маркова, пришлось рассказать им о последнем увлечении деда, о его молодой жене.
– Старый ловелас, – хмыкнул Егор. – Тогда, конечно, это меняет дело. Теперь меня интересует другое: кто же похитил из могилы этот злополучный перстень?
– Тот, кто и убил деда, – предположил я.
– А какую ценность он представляет?
– Огромную. Магическую.
– А в рублях? Если перевести на язык цифр?
– Ну, не знаю.
В это время в комнату заглянул Сеня Барсуков. Выглядел он более бодро, чем в последние дни, когда постоянная хмурость не сходила с его лица. Я даже порадовался, что он возвращается в свой привычный образ.
– Ты же поседел! – удивился он. Я лишь развел руками, ничего не объясняя.
– Припасы кончаются, – напомнил Марков.
– Так надо разжиться где-нибудь хотя бы мукой, крупами, – сказал Комочков.
– Все это есть у тетушки Краб, – ответил я. – Придется потрясти старушку. Она встает рано, предлагаю пойти всем вместе.
Возражений не последовало, и мы вышли из дома, оставив наших женщин досматривать последние утренние сны. Я подметил одну особенность поселка: здесь и погода и настроение менялись довольно быстро. Сейчас вовсю светило ласковое солнце, обещая светлый и жаркий день, а ведь предрассветное небо было затянуто темными тучами, и скопившийся в невидимых резервуарах дождь готов был хлынуть на землю. Ночью я испытал сильные потрясения, чуть не разбился насмерть, даже преждевременная седина тронула мои волосы, а теперь я беззаботно шел по улице вместе с друзьями, как в прежние времена. И мы весело болтали о пустяках и просто радовались свету, теплу, тому, что будет и новый день, и новая неизбежная удача в жизни, и новые испытания в ней. Здесь смешное и трагическое, глубинное и легкое, мимолетное и вечное мирно (ну, почти мирно) соседствовали. И еще мне казалось, что поселок является огромным театром, где перемешались и актеры, и зрители, и даже сами авторы драматического (трагикомического?) спектакля и где мне отведена одна из главных ролей.
