– У меня какие-то особые качества? – удивился Воскобойников, разминая папиросу.
Табак упруго хрустел под пальцами, от большой зеленой лампы ощутимо веяло теплом, жизнь снова входила в привычное русло. Задание партии. Хорошо, почему бы и нет, ведь всю жизнь Воскобойников только и делал, что выполнял задания партии. Вот только куда? Китай? Монголия? Или что-то из иного ведомства? Тогда почему Мехлис?
– Да, Станислав Федорович, и вы о них не подозреваете. Рано или поздно я вам всё расскажу, а пока мне нужно получить от вас принципиальное согласие. Предупреждаю: риск очень большой. Если вы сейчас откажетесь, ничего страшного не произойдет – спокойно поедете к себе и будете служить, как служили. Еще раз повторяю, что сегодняшнее недоразумение улажено, а виновные понесут наказание.
– Нет, я не вижу причин отказываться, товарищ Мехлис, – сказал Воскобойников. – Я человек военный, политработник, и если стану пугаться при каждом упоминании о риске...
– Подобного ответа я и ожидал, – улыбнулся Мехлис. – И правильно, Станислав Федорович, – живем в тяжелое время. Вот у меня интересная бумага, послушайте выдержку. «Так как весь режим в СССР держится только на Сталине, то достаточно убить Сталина, чтобы всё развалилось», – прочел Мехлис и выжидательно посмотрел на Воскобойникова. Строки были страшные, невозможные, и Воскобойников только спросил:
– Откуда такое, товарищ Мехлис?!
– Это сказал Лев Седов, сын Троцкого... Незадолго до того, как подох в клинике «Мирабо» после осложнения аппендицита. Сам подох, хотя Ежов, конечно же, доложил Сталину, что это дело рук НКВД. Сам подох, сам...
Разумеется, Воскобойников не мог знать, что и в самом деле начальник разведки НКВД Шпигельглас доложил Ежову о естественной смерти Седова, а «железный нарком» представил ситуацию в выгодном для себя свете. Не знал он и того, что о смерти Седова сообщил Мордка Зборовский, он же «Тюльпан», внедренный НКВД в ближайшее окружение сына Троцкого. Этого всего Воскобойникову знать не полагалось, но вышло так, что минуту спустя Станислав Федорович узнал о вещах куда более неположенных.
– То, что я вам сейчас расскажу, Станислав Федорович, – сказал Мехлис, – вы, как большевик, несомненно назовете бредом, бабкиными сказками. И будете совершенно правы, потому что настоящий большевик должен относиться к подобным вещам именно таким образом. Но в каждой сказке есть доля правды, есть она и в том, что вам предстоит услышать. И запомните: кроме меня и еще нескольких человек, фамилии которых вы в свое время узнаете, больше никто – никто! – даже не подозревает о существовании так называемых рун...
Рассказанная Воскобойниковым история об убитом возле ручья финне оставила Айнцигера безразличным.
– В европейской мифологии такое сплошь и рядом, – сказал немец, жуя холодный кусок окорока. – Душа бродит и ищет отмщения.
– Душа?! – Воскобойников вспомнил, как они повторно закапывали труп лейтенанта Буренина с обгрызенными до костей руками.
– Я понимаю, о чем вы. Значит, не душа. Значит, нечто куда более материальное. Но и ничего особенно жуткого я в случившемся не вижу – ваш мертвец попросту питался тем, что ему легче оказалось добыть. Что бы вы сделали на его месте?
– Вы задумывались, о каких безумных вещах мы разговариваем? – спросил комиссар.
– Они казались безумными там, – немец неопределенно махнул рукой в сторону, – когда мы обедали в чистых и опрятных ресторанах, ездили на современных автомобилях по широким асфальтированным улицам, читали газеты, в которых нам рассказывали о достижениях науки и техники. Здесь, где тысячелетиями ничего не менялось, уже ничего не кажется безумным. Ваш ходячий мертвец – обыденность. Ничтожная досадная мелочь в сравнении с тем, что лежит у вас в кармане.
Странно, но Станислав Федорович даже подзабыл о Руне после диких событий бессонной ночи. Спал один Керьялайнен – завернувшись в прихваченное у учителя одеяло, он предпочел ужасам действительности ужасы сновидений: вскрикивал, дергался, сучил ногами. После фразы Айнцигера комиссар быстро сунул руку в карман и нашел там заветную коробочку. Что, если бы он потерял ее ночью в снегу?
– Не волнуйтесь, товарищ комиссар, Руна просто так не теряется, – сказал Айнцигер, заметив судорожное движение. – Будите финна, и пойдем дальше.
– Я только что подумал: а какая вам корысть идти дальше? – спросил Воскобойников. Он обдумывал это с самого утра, но спросить решился только сейчас, и не последнюю роль здесь играл лежащий под рукой «суоми», из которого Воскобойников долго выковыривал заклиненный патрон. – Я-то иду к своим, здесь всё ясно. А вы? Вы можете хоть сейчас сдаться финским войскам... и сдать при желании меня.
– Не всё так просто, – покачал головой эсэсовец. – Полагаю, у меня возникнет чересчур много проблем. Если бы рядом был лейтенант Ахо... Но лейтенанта нет, я действую совершенно один, не имея никаких документов... Поверьте, товарищ комиссар, ваши шансы куда предпочтительнее.
– Но мы же союзники?
– Были. Обратите внимание – мы даже не знаем, что творится на фронте. По крайней мере советских войск здесь пока нет. А что, если финны взяли Ленинград, Петрозаводск, Мурманск? Что, если на их стороне уже воюют англичане? Или, напротив, Германия?
– К сожалению, спросить о последних новостях не у кого.
– Поэтому мы и движемся дальше. Хотя... Знаете что, товарищ комиссар? Это место как нельзя лучше подходит для того, чтобы расстаться.
– Почему? – спросил с подозрением Воскобойников.
– Если бы мы расстались просто на дороге или в лесу, это было бы одно из многих мест... Просто на дороге или в лесу. Ничем не примечательно, не так ли? А здесь – могила, безумная ночь, мстительный мертвец... Воспоминаний хватит на целую книгу мемуаров.
– Вы собираетесь писать мемуары?!
– Я слишком ленив, – улыбнулся Айнцигер. – В старости, когда мне больше нечем будет по немощи заняться... Но я не доживу до старости.
– Мечта многих молодых людей, – сказал Воскобойников. – А потом наступает возраст, после которого цепляешься за каждый день.
– Так-то оно так, но должны быть исключения. А потому я ухожу, товарищ комиссар.
Немец поднялся, отряхнул снег.
– Что?!
– Я ухожу.
Воскобойников рывком поднял автомат. Обер-штурмфюрер прищурился, и комиссар неожиданно подумал, что с бородой немец похож на помолодевшего академика Отто Юльевича Шмидта.
– Не спешите в меня стрелять, – сказал Айнцигер. – Пока вы не нажали на спусковой крючок, посмотрите – я не вооружен.
В самом деле, «суоми» немца лежал на дне окопа, пистолет оставался в кобуре.
