— Насколько я могу судить, — вступил в беседу Шерганов, — то, что они делают, чем-то сродни нашей технике сброса скаутов…
— Сродни, да. Вот только скаутов у них нет. Вообще-то… не мне советовать составителям учебных курсов Академии… но пригласили бы они… да хоть ту же Марию Сазонову прочитать курс лекций. Ведь бельтайнцы делают то, что они делают, без скаутов. Как правило — без огневой поддержки. Сами по себе. Роль скаутов для тактического координатора — «сцепки» по-бельтайнски — играют корветы, которые он держит на поводках. Образованная таким образом сфера абсолютно мобильна, конфигурация меняется ежесекундно, система управления огнем вообще не поддается логике. Нашей логике. А они как-то справляются. Совершенно иной принцип построения боевого порядка. А уж про их способ координации действий в бою я вообще молчу. Какая-то разновидность телепатии. Сцепка всегда в курсе того, что делается на другом конце поводков.
— Так уж всегда? — лениво поинтересовался капитан-лейтенант Кузьмин, франтовским жестом разглаживая усы. — Что-то я не заметил.
— А как вы, интересно, могли это заметить? Вы что же, летали с бельтайнцами?
— Ну, летал — не летал… с бельтайнцами — не с бельтайнцами… а кое с кем из «сазоновской эскадрильи» пообщаться довелось. Не так всеведуща госпожа офицер для особых поручений, как она тщилась тут изобразить.
— Что вы сделали, Кузьмин? — напрягся Шерганов. Бельтайнским «нюхом на жареное» он, по его собственным представлениям, не обладал, но внезапно пробежавшие по коже мурашки ничего хорошего не сулили.
— Я? Помилуйте, ничего осо…
Его прервал скрежет и обиженный всхлип дверного механизма: не успевшая открыться достаточно быстро створка отлетела в сторону от короткого злого рывка, и на пороге рекреационной зоны возникла Мария Сазонова в пилотской броне. Шлема, правда, не было, а так — полный комплект, даже перчатки не сняла. Не успела? Казалось, она не видит вообще ничего. Или видит — но только то, что ищет сейчас ее странно неподвижный взгляд. Стремительное, неуловимое продвижение вперед. Удар! Брызнула кровь, Кузьмин отшатнулся, закрывая лицо, Мэри тут же провела подсечку и в ход пошли ноги. Опомнившиеся офицеры навалились, скрутили — трое понадобилось, да и то держали с трудом. Кто-то помогал подняться скорчившемуся на полу Кузьмину.
— Я говорила?! — брызжа слюной, проорала она. — Говорила?! Что было непонятно, я что, плохо владею русским?! Отпустите меня, я с этим сучьим выкормышем руками пообщаюсь, раз уж он слов не понимает!
— Мэри, стоп. Стоп, я сказал! — Никита протолкался вперед, не понимая толком, что он может сделать для того, чтобы эти, такие знакомые, глаза перестали быть белесыми. Взмах ладонью перед лицом… глухо. — Что стряслось?!
— На Бельтайне изнасилование карается смертью, если виновник доживает до суда! — пролаяла Мэри, то ли слыша, то ли не слыша его. — Этот — не доживет, клянусь! Да пустите же!
— Какое изнасилование! — взвизгнул Кузьмин. — Она сама…
— Сама? Ах, сама?! — Мэри тянула шею, стараясь разглядеть своего противника за широкой спиной Корсакова. — Ей шесть стандартных, ты, сволочь! У нее два месяца назад даже имени не было, что она может сама?! Ты хоть понимаешь, что ты натворил, ублюдок, да я тебя!.. Через шлюз выкину! К дюзам прикую! На вилку намотаю — вот уж будут спагетти! — Мэри вырывалась, задыхалась, хрипела, на помощь к троим державшим пришли еще двое.
Окружающие молчали. Отрывистые фразы перешедшей на кельтик Мэри и невнятные из-за разбитого рта оправдания Кузьмина — вот и все, что сейчас было слышно. И, что самое интересное, совершенно не нарушало тишины.
— Так. Ясно, — тяжело, холодно уронил в густой, липкой пустоте Шерганов. — Кузьмин, вы арестованы.
— Да я…
— Головка от… кхм… В карцер. Вызывайте военную прокуратуру. Все. Ничего больше слышать не хочу. Справитесь, Никита Борисович?
Корсаков схватил Мэри за плечи, встряхнул, насколько позволяли держащие ее руки, впился взглядом, добиваясь, чтобы она видела только его.
— Мэри! Да Мэри же! Послушай меня! Если ты его сейчас прикончишь — это ж всего на пару минут удовольствия, и все, и конец, а так он под суд пойдет! Позора не оберется, куда там сегодняшней смерти!
— А ты разбираешься, адмирал! — выплюнула она перекошенным ртом. Взгляд наконец стал осмысленным, сфокусировавшись на Никите.
— А я вообще умный!
— А я в курсе!
— Да? — неожиданно для себя взвился контрадмирал. — Что-то незаметно!
— А ты… — она вдруг засмеялась, запрокидывая голову, давясь и кашляя. Корсаков отпустил ее плечи, взмахнул рукой — кто-то понятливый подбежал с бокалом коньяку, вложил в протянутую ладонь. Никита повелительно мотнул головой, держащие Мэри руки исчезли.
— Пей. Все уже. Все. Вот так. Молодец.
Мэри одним глотком осушила бокал, вернула его Никите и обернулась к покореженной двери, через которую в этот момент выводили Кузьмина.
— Эй, ты! — бросила она, брезгливо кривя губы и резкими, рваными движениями стягивая с рук перчатки. Кузьмин обернулся. — Знаешь, если бы Ксения вернулась со своего свидания с улыбкой, а не со слезами, рожа была бы целее на порядок. Ты ведь не только ребенка обидел…. ты женщину покалечил, кретин.
— Но я же не знал…
— А знать и не надо. Надо уметь. Не умеешь — не е…сь.
Она огляделась, по одному ей известному признаку выбрала кресло из полудюжины стоявших поблизости и со вздохом опустилась в него. Никита быстро принес из курительной коробку сигар, взглядом спросил разрешения у Шерганова и предложил Мэри. Та благодарно кивнула, несколько раз затянулась и наконец огляделась по сторонам. Лицо у нее было несчастное.
— Надо было сказать, что они дети, да? Тогда, на инструктаже? Но кто же знал, что так повернется? Что так вообще может повернуться? Вот она, разница культур… На Бельтайне, если командир подразделения говорит, что, мол, то-то и то-то делать не надо, иначе процесс подготовки нарушится, все принимают это к сведению просто как данность. Подготовка священна, сказано — не делать, так не сделают ни сегодня, ни завтра, ни через год, ни через десять. Черт побери…
— Что с девочкой? — негромко спросил Шерганов.
— Секунду, Дмитрий Олегович… — Мэри застыла, прислушиваясь к чему-то. — Спит. Ничего, это ничего. Еще, разумеется, на вылете посмотрим, но даже если все плохо… ну, будет на одного пилота меньше. Конечно, социализация… Ладно, разберусь.
Мэри снова затянулась. Плечи постепенно расслаблялись, на губах появилось подобие улыбки. Она встретилась глазами с Корсаковым, чего до сих пор избегала, и подобие стало настоящей улыбкой.
