Драка закончилась. В воздухе пахло гарью, а тихонько ругающийся Генбек с грустью разглядывал обугленные книги. Сантьяга поправил галстук и обернулся к Теодору:
— Как ваше плечо, рыцарь?
— Не знаю.
— Позвольте. — Комиссар убрал от окровавленной раны руку чуда и внимательно осмотрел повреждение. — Все будет в порядке, рыцарь. Генбек поможет вам наложить повязку и остановить кровь. — Сантьяга выпрямился и вытер испачканные пальцы платком. — Через два дня вы снова будете в форме.
— Вы меня не убьете?
— Нет. Вы явитесь к Францу де Гиру и доложите об инциденте. Он сам выберет наказание для вас.
— Хорошо, комиссар, — расстроено кивнул ле Ман.
— Заодно передайте мастеру войны, что я буду ждать его в баре «Три педали».
— Хорошо, комиссар.
Сантьяга поднялся и посмотрел на хозяина магазина.
— Не забудьте о моем заказе, Генбек.
— Разумеется, комиссар. — Шас горестно оглядел лавку. — Я разорен, я разорен! Сколько товара погибло!
Сантьяга пожал плечами:
— Предъявите счет нашему другу узурпатору.
— Уважаю вашу предусмотрительность, комиссар, — повеселел Генбек. — Выставлять счет живому участнику нападения гораздо проще, чем Великому Дому.
Кодекс Тайного Города четко регламентировал, кто именно должен оплачивать ущерб, причиненный вследствие военных действий.
— Всегда пожалуйста, — улыбнулся Сантьяга. — В конце концов я должен заботиться о всех семьях Темного Двора. — Он открыл дверь, но задержался. — Прощайте, рыцарь, и, пожалуйста, не забудьте о моей просьбе.
После того как перевязанный узурпатор покинул магазин, старик схватился за телефон:
— Алло, Биджар? Это Генбек.
— Я слушаю, уважаемый.
— Сынок, немедленно проверь счета командора войны Богдана ле Ста, — тоном, не терпящим возражений, приказал старик. — Не принимай его кредитные карточки и, если он должен Гильдии, немедленно реши вопрос с его банком о возврате денег. Действуй быстро, но тихо.
— Вы что-то узнали, отец? — немедленно отреагировал Биджар. — Что происходит?
— Делай, как я говорю, и помалкивай, — буркнул Генбек. — Спасай наши деньги, я потом все объясню.
* * *
Московское полицейское управление.
Москва, улица Петровка,
16 сентября, суббота, 14.11
Когда капитан Шустов вернулся в управление, Корнилов был в отделе один. Из открытого нараспашку окна доносился уличный шум, сигаретный дым сизым туманом окутывал комнату, а сам Андрей читал документы, рассеянно стряхивая пепел в пустую банку из-под пива — пепельница была переполнена. Некурящий Сергей молча прошел к своему столу, бросил на него папку с документами, включил вентилятор и достал платок:
— Жарко.
— Риони убили, — сообщил Андрей, не отрываясь от бумаг.
— Oro! — Сергей так и застыл с платком у потной шеи. — Кто?
— Наш маньяк.
— Вот это да! — Шустов присел напротив Корнилова. — И руку отрубил?
— Ага.
— И клеймо поставил?
— Да. Все по полной программе.
Сергей все еще не мог прийти в себя:
— А куда смотрела охрана? У него же Щербаков работает, бывший гэбэшиик.
— Никто ничего не видел, — медленно произнес Андрей. — Как обычно.
— Ребята Риони знают о маньяке?
— Вряд ли.
Сергей покрутил головой:
— Будет война.
— Постараемся не допустить. — Корнилов подмигнул заместителю. — Что узнал о Серебрянце?
— О Серебрянце… — Собираясь с мыслями, Шустов снова вытер шею и убрал платок в карман. — Лев Моисеевич Серебрянц, коренной москвич. Пятьдесят два года, холост, точнее, разведен — жена ушла от него двенадцать лет назад, детей нет.
— Он действительно профессор?
— Да. Окончил историко-архивный институт, остался на кафедре, преподавал, защитил кандидатскую, затем докторскую. В общем, карьера складывалась.
— Тогда расскажи, почему от него ушла жена, — усмехнулся Корнилов.
Он докурил сигарету, но сразу же достал из пачки новую. Капитан неодобрительно посмотрел на Андрея, но возражать не стал — привык.
— Пятнадцать лет назад Лев Моисеевич Серебрянц потряс научный мир весьма спорной теорией. Он на полном серьезе заявил, что человечество — не единственная разумная раса на Земле. И даже не первая. Что были другие цивилизации, потомки которых живут в нашем мире. Я созвонился со старым приятелем Серебрянца, и, если надо, он готов рассказать об этой теории подробнее.
— Коллеги подняли его на смех?
— Разумеется, — подтвердил Сергей. — Сначала теорию расценили как неудачную шутку, но Серебрянц с таким жаром доказывал свою правоту, что разругался со всем научным миром. Его карьере пришел конец, поговаривали даже о лишении научного звания. Лев Моисеевич ушел из института и отправился в свободное плавание: стал читать лекции и проводить семинары по своей теории. Первое время имел успех — в конце восьмидесятых люди активно интересовались подобными сказками. Ну, ты помнишь: экстрасенсы, НЛО, Атлантида, снежные люди и все такое прочее. Постепенно Серебрянц надоел, потерял аудиторию и сейчас с миссионерской деятельностью практически покончил. За последние два года провел только один цикл семинаров, назывался он… — Шустов дотянулся до своего стола и вытянул из папки листок. — …назывался он «Право на жизнь». Тема все та же — на Земле обитают нелюди.
Корнилов задумчиво кивнул:
— А он приводил какие-нибудь доказательства своей теории?
— Сомнительные. — Капитан удивленно посмотрел на начальника.
— Чем Серебрянц занимается сейчас?
— Иногда печатается, — Сергей хмыкнул. — В разделе «Удивительное рядом». А вообще — проедает прежние накопления, клянет идиотов-оппонентов, пребывающий в неведении народ и ждет прихода славы.
Обычная, в общем-то, история.
— Пророков нет в отечестве моем, — резюмировал Андрей. — Спасибо, Сергей.
— Всегда пожалуйста, — толстяк склонил голову и хитро прищурился. — Могу я узнать, почему тебя заинтересовал Серебрянц?
— Утром на Яблочкова было странное происшествие. То ли убийство, то ли хулиганство, местные не разобрались и с перепугу вызвали меня, — спокойно объяснил майор. — Серебрянц был свидетелем, но вел себя не совсем нормально. Вот я и решил разузнать о нем подробнее. Думал, что он воду мутит, а он, похоже, действительно псих.
— Только поэтому? — по-прежнему хитро щурясь, уточнил Сергей.
— А что? — насторожился Корнилов.
Шустов посерьезнел:
— Я созвонился со своим информатором. Сегодня днем Серебрянц встречался с Нытиком в его офисе.
— Оп-па! — Сказать, что Андрей был удивлен, значило не сказать ничего.
