– А как же местные? Я имею в виду не зэков, а…
– Их не так уж и много осталось. Большинство, как я понял, отправится вместе с нами. Этакий Великий Исход. Они об этом давненько подумывали. Что-то вроде религиозного пророчества. Собственно, ради этого у них и было заряжено несколько звездолетов.
– А мы, выходит, очень вовремя подоспели?
– Скорее наоборот – послужили катализаторами. Если бы не мы – неизвестно еще, когда бы они решились. Может, так и торчали бы здесь, пока окончательно не вымерли.
– Да уж…
– Ну ладно, отдыхай. Зайду через пару часов.
– Угу.
Я, запрокинув голову, несколько минут отупело таращился в потолок.
Неужели все закончилось? Я не мог поверить в это. Боязно было верить, потому как, если что-то сорвется, разочарование будет весьма жестоким.
Не обольщайся, Грэг. Ты умудрился выжить. Этого уже достаточно. А что будет дальше – видно будет. Пока что живи настоящим.
Такой вот голос разума. Рассудительный и кругом правый. Однако, невзирая на все увещевания и предупреждения, я уже поверил, и на лице моем воцарилась совершенно идиотская, блаженная улыбка.
С ней я и заснул.
Ласковые зеленые волны с обманчивой неторопливостью подкатывают к золотистой полоске песка. У самого берега они вдруг вспухают, вспениваются шипящими языками, будто стараются в последнем рывке преодолеть неширокую полосу пляжа и укрыться под сенью высоченных пальм.
Там, у горизонта, вовсю полыхает закат. Но я, уже который день подряд, едва удостаиваю его взглядом. Я бреду по берегу, вдоль той невидимой черты, до которой прибой все силится дотянуться, но каждый раз отступает, хотя до цели остаются буквально сантиметры.
Иду босиком, и мокрый песок приятно холодит ступни. Штанины, до самых колен промокшие от соленых брызг, прилипли к щиколоткам. Свободного кроя светлая рубаха без ворота при малейшем порыве бриза вздувается на спине пузырем. Я налегке. Взятый напрокат грав дожидается в паре километров от пляжа. Специально оставляю его на стоянке, чтобы не мозолил глаза. Пусть будет только пляж, океан и закат.
Конечно, так ни разу не получалось. Всегда находятся какие-нибудь любители поглазеть на закат именно в таком вот диком уголке. Вот и сегодня на дальнем конце бухты, возле самой кромки воды, блестит серебряной каплей чей-то грав и разложены два шезлонга. Неподалеку ковыряется в песке карапуз лет двух.
Я намеревался остановиться как раз там – передохнуть в теньке пальм, а потом уже отправиться обратно. Поэтому присутствие посторонних меня не обрадовало. Не хочется никому попадаться на глаза.
Привычным движением поправил повязку на выбитом глазе. Скоро избавлюсь от нее. Уже консультировался в одной из местных клиник по поводу искусственного глаза, даже выбрал подходящую модель. Выглядит отлично, и видеть будет лучше настоящего. Операцию назначили на послезавтра. А потом… Потом меня уже ничего не задержит здесь, на Сороре.
В нашем с Литой доме живут теперь чужие люди. Ее прежний номер ИСС не отвечает. Найти общих знакомых мне тоже не удалось. Нанять детектива? А надо ли? Что, если она сама так решила? Что, если она не хочет меня больше видеть? Было бы неудивительно.
Я уже почти смирился с этой мыслью. Единственное проявление слабости – в том, что я вот уже несколько дней подряд таскаюсь на этот пляж и встречаю здесь закат.
Впрочем, сегодня закончится и это.
Задумавшись, я подошел слишком близко к отдыхающей парочке. Нет, они не заметили меня. Шезлонги стоят вполоборота ко мне, таким образом, что даже не видно, кто на них и есть ли там кто вообще. Но вот карапуз меня заприметил и, смешно размахивая ручонками, заковылял ко мне. Крепенький, большеголовый, со смешно торчащими ушками и каким-то очень уж серьезным, недетским выражением на физиономии.
Я остановился. Мальчонка подошел вплотную, запрокинул головку, стараясь заглянуть мне в лицо. И вдруг широко улыбнулся, залопотал что-то на своей детской тарабарщине, требовательно тряся меня за штанину.
– Извини, малыш, некогда мне, – сконфуженно буркнул я и наклонился, бережно высвобождая штанину из оказавшейся на удивление крепкой хватки.
– Грэг, не мешай дяде! – донеслось со стороны шезлонгов.
Я вздрогнул.
– Ну что за ребенок! Отвернуться не успеешь, а он уже опять куда-то ввязался, – смеясь, посетовала мама, поднимаясь с шезлонга.
Я медленно… очень медленно, будто превозмогая сопротивление гигантской толщи воды, поднял голову.
Девушка направлялась прямо к нам, на ходу придерживая легкую широкополую шляпу, так и Норовящую упорхнуть с головы от порывов все крепчающего ветра. Нас разделял едва ли десяток шагов, но мне показалось, что она приближалась бесконечно долго.
Я медленно распрямился, ощущая, как предательски дрожат колени.
Она остановилась на полпути, будто споткнувшись, и тихонько ойкнула.
– Грэг…
Тихо, почти шепотом. Но я услышал.
Так мы и стояли в нескольких шагах друг от друга, не двигаясь и не произнося ни слова. Очередной порыв ветра сорвал-таки шляпку с ее головы и потащил прочь по песку, но она даже не оглянулась.
Я даже не шагнул, а лишь слегка подался вперед, ей навстречу, и она вдруг бросилась вперед, обвила теплыми невесомыми руками за шею, прижалась всем телом.
– Грэг!!
– Лита… – выдохнул я, отупело таращась вдаль сквозь странную мутную пелену, застлавшую здоровый глаз. Снова слезы? Ты и вправду стареешь, Грэг…
Карапуз смешно крутит головой, глядя то на меня, то на Литу. Похоже, оробел, не понимая, что происходит.
Лита подняла его на руки.
– Знакомься.
– Сын?
Она кивнула, внимательно глядя мне в глаза.
Лицо мое будто окаменело, и задать следующий вопрос я так и не смог. Поэтому спросила она:
– Помнишь? Мы говорили, что, если вдруг захотим…
Я вспомнил. И мысль эта, как вспышка от ядерного взрыва, пронеслась в мозгу испепеляющей волной, не оставив за собой ничего другого.
Я – землянин. Она – теллурианка. Генетически между нами не больше общего, чем у лягушки с динозавром. Соответственно, и детей у нас быть не могло. Во всяком случае, заведенных естественным способом. Единственный вариант – прямое клонирование с искусственно внесенным элементом случайности в комбинации генов. Мы однажды говорили об этом…
– Я думала, что потеряла тебя… Поэтому решила, что… В общем, это – Грэг-младший.
Выстрел в сердце. Перехватило дух, и несколько секунд я стоял, зажмурившись и стиснув зубы, чувствуя, как тяжело ворочается в груди то, что я привык считать простым куском мяса, перекачивающим кровь. Мир вокруг меня шатался, будто балансируя на тонком канате.
