Список оказался длинным. Они уже выбрались из здания по пожарной лестнице, а Ириска все перечисляла.
Чуть попетляв меж складов, они пролезли в дыру в заборе – и оказались почти у самых бараков.
– Тринадцатый вон тот, – указала Ириска. – Но еще время есть, можно прогуляться. – Взяла его под руку, прижалась худеньким тельцем. – Будешь моим кавалером. Пусть все видят.
Иван не возражал – пусть видят, чего уж. Видят, а потом расскажут Костылю. Хуже не будет. Подумаешь, сначала брата убил, а потом объект вожделения увел. Обычное дело, с кем не бывает.
Он смотрел по сторонам. За высотками было разбито подобие парка. По дорожкам из асфальта, в трещинах которого скопился снег, неспешно прогуливались парочки – вот как местная молодежь развлекается. Вместо деревьев в «парке» – бетонные столбы с разными знаками. Вот круг из толстой жести, полметра диаметром, выкрашен белым, по краю красная кайма. В центре черным нарисована дымящаяся сигарета. Сигарета перечеркнута красной полосой под углом в сорок пять градусов. Странный знак, чем-то похож на дорожный.
– Шо уставился, Маршал? Не знаешь разве, шо в лагере курить запрещено? И пить тоже. Ты бухаешь вообще? Так нельзя у нас. Алкоголь вредный для здоровья. У столовки стенд, там написано. А из-за курева – рак. У Маньки, подружки моей, киндер народился, так у него сразу рак легких был, прикинь. Наверное, у Маньки в животе он не взатяжку, помалесику. А Манька просто не просекла, шо сигареты к ней в пузо кто-то сует.
Ириска еще что-то щебетала про наркоту, за которую сажают на час в морозилку, а если попался под кайфом опять, то… А Иван вспомнил, что курил на рабочем месте с Ильей Степановичем на виду у всех, и никто им слова не сказал. Что-то тут не сходится…
Знаки с перечеркнутыми сигаретами, бутылками и шприцами были натыканы везде, чуть ли не через каждые метров пять. Много плакатов с текстом. «Добросовестно трудись на благо Родины!», «Перевыполнить план на десять процентов – этим можно гордиться!», «Девушки любят работящих!» Особенно понравился рисунок, на котором схематически изобразили раба с перевязанной рукой: «Соблюдай технику безопасности!»
– Ириска, а чего так много этого всего? Как-то уж очень…
– Тю, ты дурной. Ты дурной, да? Типа не знаешь, шо министр Бадоев заботится о здоровье восстанавливаемых ресурсов. Мы ж ресурсы, вот и заботится. Дольше протянем – больше это… как его… произведем для него, для страны то есть, материальных благ. Понял, дурной? У вас шо, в лагере не так было?
– В лагере?.. – Иван задумчиво смотрел по сторонам. – Я не был никогда в лагере, это мой первый…
– Как не был? А де ж ты был? На небе, чи шо? – Ириска расхохоталась, будто он сказал что-то очень смешное.
А Жуков вдруг понял: конопатая девчонка представить даже не может, что люди где-то иначе живут, вне бетонных стен периметра, и спят вовсе не в бараках, и в цеху никогда не бывали.
Ну вот не может она!
Есть лагерь. Есть много лагерей. И там живут и работают люди. Рабы. И министр Бадоев тоже живет в лагере, обычном таком Московском лагере, где в особом бараке стоят койки прочих министров, а кто попроще, зам какой, тот на нарах в пять этажей спит. А с утра министры встают к станкам. А как же. И охраняют министров киборги и вэвэшники и, если что, сажают в специальную министерскую морозилку. Министры – это те же рабы. И начлаг у них, в Москве, тоже есть, Председателем кличут…
И от понимания этого защемило в груди. Заволокло взгляд злыми слезами. Он отвернулся, чтобы не заметила Ириска, смахнул скоренько, закашлялся для виду.
– Ну, кавалер, пока. – Она убежала чуть ли не вприпрыжку. – Увидимся!
А Иван двинул к зданию, на торце которого было выведено черным «13».
Мимо промчался грузовик, из кузова которого торчали чьи-то ноги, свисала рука. Кожу на конечностях покрывали белесые волдыри. «Опять в литейке новичков ошпарило», – послышалось сзади.
Жуков ускорил шаг.
Возле барака на легком ветру покачивалось белье. Подойдя ближе, он увидел на простынях въевшиеся пятна крови. У входа в барак все еще играли дети. Перекошенные уродливые лица, ручки без пальцев, замедленные и, наоборот, слишком резкие, угловатые движения… С десяток уродцев окружили Ивана, завыли, запричитали без слов на своем особом языке. Ему стало тошно. Но не отвернулся, стоял и смотрел на них, виноватых лишь в том, что родились не в самое счастливое время в самой, быть может, несчастной стране.
Белье и дети – признак нормальной жизни?!
…На нарах не оказалось ни тюфяка, ни одеяла. Дежурный по бараку глаза отводил – мол, завхоза нет, завтра все выдадут.
Что ж, понять его можно: после случившегося новичок – не жилец. Прирежут его после отбоя, да и все. Только новый тюфяк запачкается, который по случаю можно приберечь.
Ряды нар уходили вдаль, вдоль пронизывали весь этаж. Рабы храпели, стонали, плакали во сне, звучно исторгали кишечные газы, а Жуков с открытыми глазами лежал на голом пластике и ждал, что вот-вот придут.
И будут убивать.
* * *
Били тебя долго. Потому что умело.
Босс вообще уважает профессионалов. Да, орет на подчиненных, да, матерится, но ему служат только лучшие. Если кто вытирает в бункере пыль, будьте уверены – иной не справится с этой работой компетентнее. Боссу вообще в этом плане везет. Единственный его прокол – что взял тебя на работу. Пригрел на груди змею, как говорили до Революции.
И потому Босс брызгал слюной, наполовину состоящей из спирта, в твое лицо – гематому на все сто процентов. Во рту у тебя не осталось целых зубов. Те, что не сломаны, вырваны клещами. На пальцах – на ногах тоже – больше нет ногтей. Ногти – это рудимент, остаток когтей, предназначенных рыть норы, держаться за ветки, убивать и защищаться. Об этом рассказали твои палачи. Ногти не нужны, уверили тебя. Возражений не последовало. Тяжело спорить с кляпом во рту. И не кричал ты по той же причине.
Очень хотелось потерять сознание, но никак не получалось. С тобой работали профи, не повезло.
Знакомая, кстати, комнатка. Знакомый стол. В нем много ящиков, в которые удобно складывать чужое оружие.
Тут всегда сыро. Тут часто делают влажную уборку, потому-то в полу есть отверстия для слива, как в душевой кабинке. Это одна большая душевая. Ванная комната для омовения трупов.
Ты – следующий. Готовься, Григор Серпень, к водным процедурам.
Да чего там, ты уже готов. Тебе искренне хочется умереть.
Уже расслаблял мышцы, чтобы, резко дернув головой, сломать себе шейные позвонки. Жаль, с профи этот номер не прошел. Тебя закрепили так, что пошевелить теперь можешь только членом, если вдруг случится эрекция. Но профи не в твоем вкусе. И почему Босс не нанял для заплечных дел парочку блондинок с роскошными формами?..
