— Унгол Шакс здесь, — сообщает Форнакс. — Думаю, это он позади тебя.
Мое лицо скрыто шлемом, и Форнакс не видит, как оно хмурится от жутковатого известия. Я разворачиваюсь и обнаруживаю у себя за спиной еще одну статую, такую же угловатую и кристаллическую. Рост и мощь идола под стать моим, руки воздеты в жесте триумфа или удовлетворения. В одной из них скипетр. Нет, крозиус с навершием в виде решетки или ворот. Возвышенные Врата.
В свете прожекторов моего доспеха мерзость начинает тлеть, сочась на слабом сквозняке невесомой тьмой.
Я оглядываюсь на остальные изваяния. Картина проясняется.
Несмотря на угловатость и беспросветность фигур, у многих есть общие черты: шлемы, ранцы и широкие очертания боевой брони Легиона. Похоже, что идолы меньшего размера между ними — полуночно-черные воплощения культистов, застигнутых в миг ликования и безумия. Я обнаруживаю, что мой шлем непроизвольно покачивается из стороны в сторону. Во имя Пятисот Миров, что же тут произошло?
Из задней части храма раздаются крики. Сначала я решил, что это приветствие — Десенор и его бойцы вернулись. Затем я понимаю, что это кричат мои люди, и чувствую, как собравшихся окутывает недостойный страх.
— Мы не можем найти Олександра, — сообщает Ионе Додона.
Имена для меня ничего не значат. Впрочем, значат числа, а наша численность уменьшается. Я смотрю на Форнакса и оставшегося с ним цикатриция.
— Где остальные твои люди? — спрашиваю я.
— Проверяют туннели, тянущиеся от дальнего края зала, — сообщает бывший библиарий. На его лице озабоченность. — Солдат?
Цикатриций прижимает два пальца к боковой части шлема. У него нет связи с отсутствующими солдатами. Он качает головой.
— Всем единицам, доложить, — передаю я по воксу.
Члены отделения, находящиеся в зале-храме, быстро откликаются на мой запрос. Вместо остальных — навязчивые помехи.
— Десенор, доложить, — повторяю я.
Ничего. Я подхожу к краю строя статуй.
— Враги играют во тьме, — шиплю я сквозь сжатые зубы. Перчатки поскрипывают, стискивая рукоять меча и боевой щит. — Построиться, Форнакс, ты впереди.
Ультрадесантник задерживает на мне взгляд. Это в стиле Форнакса. Помимо жутковатого прежнего призвания, у него есть неприятное обыкновение ставить под сомнение приказы, не имея на то реальных причин. Он позволяет тишине задавать вопросы. В неглубокой почве делаемых им пауз и перерывов укореняются зерна сомнения. А затем, словно трава между мраморных плит, опасения быстро прорастают у остальных.
Но еще до того как мне приходится повторить, Форнакс убирает пистолет в кобуру и берет наизготовку меч со щитом. Он снова надевает шлем и шагает прочь от леса статуй. Оптические карты направляют его к одному из многочисленных каменистых выходов из зала, которые ведут к координатам последней вокс-передачи брата Десенора. Я посылаю Додону и пехотинцев следом.
— Имя? — спрашиваю я последнего оставшегося цикатриция Форнакса.
— Эванз, мой господин, — отзывается тот. — Восферский 14-й.
Я слышу в его голосе страх. Самообладание солдата продержится лишь какое-то время, словно крепость на трясущемся фундаменте. Мне доводилось видеть, как простые воины Империума не выдерживали ужасающих обстоятельств разведывательной войны и крестовых походов. Встречаясь с неведомыми врагами галактики — технологическими мерзостями, сумасшедшими изоляционистами или ужасами ксеносов — я знал солдат, которые теряли контроль над телом и разумом.
— Эванз из Восферского 14-го, — повторяю я. Мой голос надвигается на него, словно мощная, непоколебимая стена. Я пытаюсь передать солдату толику собственного мужества и бесстрашия. — Я хочу, чтобы ты прикрывал нам тыл. Если увидишь, как сзади что-то подкрадывается, я хочу знать об этом. Ясно, солдат?
Цикатриций демонстративно взводит свою фузею и плотно прижимает оружие к плечу, прикрытому противоосколочной броней.
— Клянусь честью, лорд Пелион.
Мы преодолеваем темные переплетения Пенетралии, и я чувствую, как неровные проходы сжимаются вокруг. Мысленно я представляю миллионы тонн камня над моим шлемом.
Сами туннели лабиринта внезапно кажутся угрожающими, они извиваются, поворачивают, поднимаются и опускаются. Похоже, что несколько раз мы делаем круг, и коридоры представляются мне клубком корчащихся змей. За каждым углом тупики и пустоты, которые вынуждают постоянно проводить вылазки в тесные проходы и тенистые боковые туннели.
Несколько раз мои сердца начинали биться быстрее при известии о предположительном контакте с врагом. Я жажду противника. Возможно, мы обнаружили труп-призрак Унгола Шакса… а может, и нет. Если его Несущие Слово еще бродят по коридорам Пенетралии, они мои. Я поклялся, что мой клинок прикончит их. Дело не завершено. Задача не выполнена.
Однако раз за разом враги оказываются тенями и силуэтами, созданными нашим собственным светом — сама скала играет с нами. Цикатриции просят прощения, но сложно не заметить, как глубина лишает их самообладания. Рубцовая ткань на их лицах туго натянута от напряжения, губы не улыбаются, глаза смотрят сквозь щели шлемов в ожидании чего-то ужасного.
— Лорд Пелион! — взрывается криком Эванз. Это предупреждение было готово сорваться с опаленных солнцем губ солдата с момента входа в систему туннелей.
Я оборачиваюсь, ожидая очередной ложной тревоги, но, как и цикатриций, замечаю движущуюся тень. Камни не двигаются.
Прежде чем я успеваю остановить Эванза, тот выпускает из своей фузеи несколько лазерных зарядов. Выстрелы озаряют проход колеблющимся свечением, и на шероховатых стенах появляются новые мимолетные тени.
Нечто отступает.
Ободренный точностью прицеливания солдат, разом забывший про страх, одержимый подпитываемой напряжением яростью, с ревом несется в направлении выстрелов.
— Стоять! — кричу я, но Эванз уже скрывается во мраке. — Держать позиции! — рявкаю я оставшимся членам группы, а затем направляюсь следом за ним.
Вскоре я его догоняю, уверенно шагая бронированными ногами по неровному проходу. Я обнаруживаю цикатриция на несимметричном перекрестке, которого не помню. На Эванзе нет шлема. Он молод, но его плоть покрыта рубцами от солнца и морщинами от возраста и переживаний. Солдат безвольно держит ружье сбоку от себя, грудь под нагрудником из пластоволокна вздымается и опадает. Он смотрит пустыми глазами, но во всех коридорах лишь жутковатый мрак.
Эванз застывает, когда я отодвигаю его в сторону. Я изучаю каменистые изгибы туннелей, переключая оптические спектры. Ничего.
